Для пущей убедительности мама стала усиленно тереть глаза.

— А вот и неправда, — сказала я, продолжая глядеть на маму. — Тут что-то не то…

Она похлопала меня по плечу:

— Все в порядке, девочка, уверяю тебя…

— Ничего не в порядке, — возразила я. — И ты это знаешь и папа тоже.

— Что знает папа? — спросила мама. — Он же страшно доволен, погляди, как все его любят…

Стадион скандировал в один голос:

— Слава Славе… Ура Славе… Молодец, Слава…

— Нет, — сказала я. — Ты, мама, как хочешь, а я знаю, папа жутко переживает.

В маминых глазах что-то быстро мелькнуло, как бы вспыхнуло, загорелось на миг и тут же погасло.

— Да, — продолжала я свое. — Он ужасно переживает, ему тяжело, как никогда в жизни.

Мама ничего не ответила.

— Только смотри не говори ему, — предупредила я. — Не надо, чтобы он знал, что мы жалеем его.

— Разумеется, не надо, — согласилась мама.

И она в самом деле ничего ему не сказала. А я долго не могла забыть мамины страдальческие глаза и ее чересчур громкий смех в ответ на мой вопрос.

И еще был один маленький эпизод, который надолго остался в моей памяти.

Как-то ранним утром я стояла в нашей крохотной кухоньке, варила на керосинке суп из костей для Аута. Папа начал постепенно ходить и уже вовсю шкандыбал по саду, опираясь на костыль. Рядом степенно вышагивал Аут.

Я хотела было окликнуть папу, но тут увидела маму.

Она стояла чуть в стороне, возле веревки, на которой висели выстиранные мною наволочки и простыни.

Из-за простыней, колеблемых ветром, папа не мог заметить маму, а маме он был хорошо виден. Я подивилась выражению ее глаз, совсем как тогда на стадионе, когда я неожиданно поймала ее взгляд, грустный, как бы ушедший прочно в себя.

Я встала на порог кухни, негромко свистнула. Мама вздрогнула, обернулась, глаза ее, мгновенно прояснев, весело глянули на меня.

— Смотри, как он лихо вышагивает, — сказала я.

— Кто? — спросила мама.

Я поняла, она притворяется, будто и впрямь никого не видит.

— А то не видишь, — насмешливо произнесла я.

— Ах, ты вон про кого, — сказала мама.

— Артистка, — усмехнулась я.

Брови ее сердито сошлись.

— Не смей, — начала она. — Не смей так разговаривать с матерью!

— Хорошо, — послушно кивнула я. — Не буду.

А папа между тем все вышагивал по саду, словно журавль, и Аут ходил рядом, как бы примериваясь к его шагам.

* * *

В субботу на дачу приехала Дусенька. Я еще издали увидела ее: быстро идет по улице, вглядываясь в номера возле калиток.

Легкое ситцевое платье, на волосах нарядная шифоновая косынка. И босоножки — наимоднейшие.

Правда, чувствовалось, Дусеньке стало уже невмоготу бороться с годами, подступавшими вплотную, к тому же еще ежедневно преодолевать врожденную некрасивость. Я увидела, волосы у нее уже не крашеные, как обычно, а седые, хотя и аккуратно уложены, губы едва тронуты бледной помадой, а на щеках никакого тона.

Быстрая, стремительная, несмотря ни на что, все-таки нестареющая, она мгновенно обежала наш крохотный садик, террасу, обе комнаты, сощурившись, оглядела меня и маму.

— А вы, девочки, неплохо смотритесь вместе.

Внезапно увидела отца, лежавшего на раскладушке, под березой, ошеломленно раскрыла глаза.

— Это еще что такое?

— Тише, — сказала мама. — Я тебе потом все объясню.

Дусенька подошла ближе к отцу, сухо поздоровалась с ним.

— Что, ногу повредил? Да лежи, лежи, не беспокойся. — Бегло провела ладонью по голове Аута. — Люблю собак, но издали, а вблизи от них шерсти не оберешься.

Однажды кто-то, а кто — позабыла, сказал, что от Дусенькиной походки поднимается ветер. Мне вспомнились эти слова, я засмеялась.

— Почему ты смеешься? — забеспокоилась Дусенька. — Не надо мной ли? Я смешно выгляжу? Что-нибудь не в порядке?

Хорошо, что именно в этот момент Аут подпрыгнул за пролетавшей пчелой.

— Он смешно прыгает, — сказала я.

— Да? — рассеянно спросила Дусенька, думая уже о чем-то другом. — Да, ты права, весьма забавен.

Она привезла с собой свежие газеты и коробочку конфет «Цветной горошек».

— Лучше бы хлеба привезла, — напрямик сказала мама. — Белого или черного, все равно.

— Лучше есть черный, — невозмутимо посоветовала Дусенька. — А еще бы лучше совсем обойтись без хлеба, не то, гляди, потолстеешь!

Сама-то она ела чрезвычайно мало, берегла фигуру. За обедом похлебала немного супа, поковыряла полкотлетки — и все. Обращалась она лишь ко мне и к маме, на отца ни разу даже не посмотрела. То и дело заводила разговор о каких-то мифических женщинах, которые великолепно устроили свою судьбу, удачно вышли замуж за хороших людей и живут себе припеваючи.

— Подумать только, — разглагольствовала Дусенька. — Ведь она тебе в подметки не годится…

— Кто, Дусенька? — устало спрашивала мама.

— Там одна, ты не знаешь, ничего в ней хорошего нет, а какого мужа подцепила, какой подарок!

— Ну и что с того? — Мама благодушно пожимала плечами. — Мне-то что? Пусть себе живет, наслаждается своим подарком.

— Ну да, тебе все равно, — огрызнулась Дусенька. — А вот мне, если хочешь, завидно.

— Зависть — чувство, съедающее человека начисто, — процитировала я фразу из сборника «Мудрые мысли».

Я не могла не вмешаться. Все, что говорила Дусенька, претило мне. Я-то знала, в чей огород летят камешки. И папа знал. Я только раз глянула на него, и мне стало ясно, он все понимает. Но вида не подает, сидит, как ни в чем не бывало.

А Дусенька между тем неслась все дальше.

— Каждая женщина должна знать одно непреложное правило: надо думать об устройстве своей судьбы, о своем счастье. Поняла?

— Допустим, — ответила мама.

— А ты, Дусенька, думала когда-нибудь об устройстве своей судьбы? — спросила я.

— Конечно, думала, — ответила она. — Еще как думала в свое время. Не моя вина, что ничего у меня тогда не получилось, а теперь поезд уже ушел…

Дусенька явно кокетничала, должно быть, ей хотелось, чтобы мы все начали дружно уговаривать ее, что еще не все потеряно, поезд не ушел и она вполне может устроить свою судьбу.

Но мы молчали, а она, обождав немного, снова принялась за свое, расхваливая неких удачливых счастливиц, прибравших к рукам превосходных мужей, которые усыпают их путь розами, сплошь одними розами…

Она так упорно и долго говорила, что у меня разболелась голова и я начала понимать тех клиентов Дусеньки, которых, по ее словам, она умела уговорить застраховать все что угодно.

— Да, — заключила Дусенька свой обзор событий. — Интересные и совсем не очень старые женщины, обладающие богатым внутренним миром, в наше время на дороге не валяются, вы не находите?

Теперь уже я поняла, Дусенька явно