Принцесса Ночи только на миг представила Светлану Ионовну подвешенной здесь на цепях, Мышкина, рисующего ее портрет с этой пошлой натуры, и расхохоталась.

— Вот этого не надо. Она может нам устроить очень большие неприятности. Светлана Ионовна знается с самим Козельским, — напомнил Геннадий Дорофеевич, ожидая с нетерпением, когда Талия справится с замками державших его браслетов.

* * *

Едва в своем рассказе Элизабет дошла до того места, где виконт Уоллес и жрец ацтеков раздели ее и заставили курить какую-то гадость, она остановилась и сказала:

— То, что было дальше, лучше не слышать Ольге Борисовне. Они делали со мной ужасные вещи. Но, к сожалению, некоторые подробности имеют значение, чтобы понять, почему я поступила именно так.

— Говорите, миссис Барнс — я не маленькая, — отозвалась княгиня. — Но если эти воспоминания доставляют вам слишком много боли, то тогда их лучше пропустить. Я уже представляю, что произошло с вами в плену этих негодяев.

— Да, боль есть, — ответила Элизабет. — Только это уже другая боль. Это боль окаменевшего сердца, боль в пальцах от того, что ладони слишком сильно сжались в кулаки. Я расскажу вам все как было дальше и тогда вам придется потерпеть.

Она продолжила пересказ событий той ночи. Ольга, слушая ее, сидела бледная и потрясенная, я же гладил ладони Элизабет, которые казались мне слишком холодные, словно она была уже неживой. На том месте, где миссис Барнс говорила о том, как она смогла развязать веревки, державшие ее у алтаря, я прервал ее и сказал:

— Оль, давай поедем куда-нибудь на обед. Элизабет расскажет остальное по пути и пообедает с нами.

Ковалевская неторопливо тронула «Олимп», слушая продолжение жуткой истории баронессы. В Хамовниках Ольга остановилась у ресторана «Кавказский дворик» — мы давно собирались туда заглянуть по совету графа Сухрова. И уже там, сидя в уютном уголке в ожидании обеда, миссис Барнс закончила свою долгую, очень тяжелую историю. Тяжелую для нас всех. Я видел, насколько потрясена Ольга. Сам был потрясен не меньше, ощущая на себе немалую вину, что втянул Элизабет в это дело. Да, она вызвалась сама. Она очень хотела помочь мне, хотела быть полезной и ради этого рисковала своей жизнью и претерпела столько страданий. А я… я все эти дни даже предположить не мог, что происходит с ней. Ведь после того случая, когда я почувствовал, что чеширская кошечка в беде и попросил помощи Артемиды, я думал будто для Элиз все неприятности позади.

Она, закончив рассказ, с минуту молчала, пытаясь сдержать слезы. Но не смогла: дважды шмыгнула носом, всхлипнула и разревелась, закрыв лицо руками и сотрясаясь от рыданий. Подбежал официант — молодой грузин с аккуратными усиками, пытаясь выяснить, что случилось и чем может нам помочь.

Я обнял англичанку, прижал к себе как ребенка. Гладил ее волосы и успокаивал обычными словами, которые мало значат в такие минуты. Говорил ей, что все кончилось и теперь все будет хорошо. Ольга, поджав губы молчала, изучая меню, хотя мы уже сделали заказ.

А потом Элизабет подняла голову и, глядя на меня мокрыми глазами, спросила:

— Алекс, ты же не бросишь меня? Мне нужен ты. Очень-очень нужен ты. Я без тебя просто не захочу жить.

— Элиз, конечно, не брошу. Успокойся и больше не плачь. Все плохое для тебя закончилось, пальцем я смахнул слезу с ее щеки, едва касаясь, чтобы не давить на синяк. — Я найду способ сделать тебе наше подданство и попрошу, сделать так, чтобы у тебя была другая фамилия. Подумаем, как это можно устроить так, чтобы тебя не нашли люди из GST. Здесь ты просто станешь другим человеком, не имеющим отношения к миссис Барнс и Теодору Барнсу.

— Да, Алекс! Да! — выдохнула она, улыбаясь разбитыми губами. — Вот это я и хочу: стать другим человеком!

В этот момент официант принес нам две порции чанахи и шурпу с тбилисским салатом.

— Саш, мне нужно с тобой поговорить. Наедине, — Ольга встала из-за стола и сказала, наклонившись к Элизабет: — Я очень извиняюсь, миссис Барнс. То, что я увожу Александра Петровича, неприлично с моей стороны, но вы не беспокойтесь, мы скоро вернемся, выяснив некоторые важные моменты, которые небезразличны лично мне.

Я оставил Элизабет и отошел с Ковалевской в начало зала, где была небольшая площадка, огороженная декоративным заборчиком и растущими в кадках маленькими деревьями.

— Что ты думаешь насчет своей подруги — Элизабет? — спросила Ольга, когда мы остановились.

— Оль, ну и вопрос. Я очень много о ней думаю, тем более сейчас. Так много, что если я начну рассказывать тебе все свои мысли, то буду говорить до утра. Давай ты уточнишь, что именно тебя беспокоит и что я должен пояснить, — сказал я.

— Ты сказал, что не бросишь ее. Что ты имел в виду? — уточнила княгиня.

— Я имел в виду, что она очень много сделала для меня. И не только для меня, ведь этот свиток, в нем ключ к раскрытию тайны древних виман. По сути, Элизабет сделала очень много для нашей империи. Я обязан ей. И еще мне стыдно перед ней, что ей пришлось все это претерпеть из-за меня, ведь можно было решить вопрос со свитком иначе. Например, мне самому полететь в Лондон и договориться с ублюдком Уоллесом. Еще мне стыдно, что я так скверно относился к Элиз. Ведь я до сих пор видел в ней лишь хитрую, эгоистичную шлюху, которая умеет добиваться своего. И я общался с ней соответствующе, оскорблял ее, пренебрегал ее просьбами. За это все мне стыдно, — пояснил я, прислонившись к телеге, груженной глиняными горшками, которая тоже выполняла здесь декоративные функции.

— И как ты думаешь поступить с ней теперь? — продолжила допрос княгиня.

— Оль, давай прямо: что ты хочешь? Чтобы я отвернулся от нее? Нет, ты этого не можешь хотеть — я знаю, что ты не такая. В тебе совести и чувства долга побольше чем у меня. Сама скажи, что ты хочешь от меня? Так будет проще, чтобы не ходить вокруг да около, — я достал из кармана «Никольские». — А я скажу тебе насколько это возможно,