Шрифт:
Закладка:
Сицилиец сразу заслужил отдельного рассказа. Старомодный пиджак в широкую полоску, – а кто вообще сейчас носит пиджаки? – волосы зачесаны назад с шиком, каковой демонстрировали парни с рабочей окраины, когда еще были рабочие, лицо добропорядочное и мягкое, просто подушечка, как у главного ма фиози из клана Сопрано. И притом говорит по-английски чуть ли не лучше нашей терракотовой начальницы, без ее бойкости, разумеется. В общем, по всем признакам, заслан в Англию налаживать контакты с местной мафией (возможно, русской), а мы, которым за тридцать, используемся в качестве прикрытия.
На первый день занятий была намечена Британская библиотека. По дороге – а вели нас пешком – мы разбились на пары с той беззаботностью, которая всегда возникает у взрослых людей, оказавшихся в положении школьников.
– Кельн, – сказала библиотекарша, попав со мной в ногу, – это небольшой город на севере Германии.
– Да знаю я ваш Кельн, – ответила я, – там две недели назад тигр сбежал.
Жестом, который я, чтобы не вызвать ни у кого оскомину, не стану описывать, она поправила очки и тревожно посмотрела на меня сквозь стекла.
– Загрыз сотрудницу и сбежал. Там у вас весь зоопарк эвакуировали.
– Не может быть! – Допустить, что я над ней смеюсь, она не могла, скорее подозревала, что я неправильно употребляю слово «тигр».
– Во всех газетах писали. Даже в российских!
Тут я не удержалась и добавила красок:
– Мы с друзьями как раз в этот момент ели мороженое перед вашим знаменитым собором. Тигр вырвался из клетки и помчался прямо на площадь. Доблестная полиция, проявляя массовый героизм, устроила пальбу прямо у нас под носом. Беглеца застрелили, а мороженое пришлось оставить недоеденным: как-то пропал аппетит!
Меня подмывало сказать, что тигр перед смертью слизнул мороженое, как бы на десерт, и мы не могли, видя приближающуюся полицию, отказать ему в последнем желании, но я посмотрела в честные арийские глаза – и сдержалась.
– Как же я могла пропустить, – пробормотала немка и на всякий случай отстала от меня на два шага.
Пятнадцать минут, за которые обещали доставить нас до места, незаметно превратились в тридцать, а через час мы сообразили, что заблудились. Последнее бледное место на Саре, а именно шея, покрылось терракотовыми пятнами.
– Сто раз ходила этой дорогой, как я могла сбиться, – причитала она, в третий раз сворачивая у одного и того же застекленного кафе. Я даже подумала было выпить чашечку кофе, пока они дадут еще пару кругов, но тут наш сицилиец достал из нагрудного кармана карту и занял руководящую позицию. Мы присели передохнуть на скамеечку. Страховщица, беспокоясь, видимо, что пропадает оплаченное время, сжала ладони коленями и завела со мной разговор.
– Я приехала в Лондон получить культурный опыт. Я специально выбрала именно эту группу, потому что мне как-то не хотелось сидеть рядом с молодыми.
– Тогда отсядьте, – предложила я.
Она испуганно отпрянула.
«Так я их всех отважу», – огорченно подумала я, и мы поволоклись дальше. на шестом круге сицилиец переломил себя и обратился к полиции.
Натуральный английский Бобби в высоком шлеме, а именно полная кудрявая девушка кофейного цвета, за какие-то две минуты доставил нас все к тому же кафе, на которое мы уже не могли смотреть без слез: это и был вход в Британскую библиотеку.
Собрав нас в кружок, Сара раздала листики с ключевыми словами и выражениями и начала культурную обработку.
После каждого вопроса немка делала шаг вперед и старательно пересказывала краткое содержание листика. Сицилиец изображал хорошего ученика, испанцы отмалчивались, а я не перебивала.
Наконец нас выстроили гуськом и повели на выставку. Зал, где располагались сокровища из Британских книжных закромов, освещался слабо, но, видимо, не по недосмотру, а по задумке: лучи света направленно выхватывали из полумрака рукописи Оскара Уайльда и Эдварда Лира, первые издания Шекспира, карты мира, еще без Америки и почти без России.
На стене, в витрине под стеклом, среди фотографий и документов, приколотый к черному бархату булавкой, как махаон, белел листок. на нем скорым крупным подчерком было написано: ‘Yesterday’. мы смущенно потоптались у нехитрых слов, которые исполняют в мире чаще, чем читают почти все, что сосредоточено в Британской библиотеке. Странное чувство возникало при виде этого листка: словно пришпилен был не он, а кусочек твоей собственной жизни, словно бы ты обнаружил меж Рубенсом и Гойей свой школьный дневник.
В этот момент мне позвонили. Я покинула зал на цыпочках и присела в холле на диванчик. Следом за мной вышла испанка с черными настырными глазами.
– Ноги гудят, – сказала она и вытянула вперед крепкие лодыжки. – Кофейку бы сейчас…
– Слушай, – встрепенулась я, – я знаю одно местечко за углом…
Джерома Клапку Джерома моя новая подруга, видно, не читала, но идею ухватила мгновенно. Засунув блокнот в сумочку, она встала и вдруг, словно колеблясь, показала пальцем в сторону выставочного зала: надо бы предупредить…
«Ну вот», – разочарованно подумала я – и ошиблась.
– Карлоса надо предупредить, – твердо закончила Марго.
«Наш человек», – радостно поправила я саму себя и закивала:
– Конечно, не бросать же Карлоса!
Минут через сорок, подкрепленные, мы вернулись на выставку.
– Я пойду первым, – сказал настоящий мужчина дон Карлос и заглянул в дверь, просвечивая ушами. Угол наклона тех частей тела, которые были обращены в нашу сторону, наглядно демонстрировал, что наши компаньоны все еще изучают рукописи в низких стеклянных витринах.
– Серьезные люди, – вздохнул испанец.
– Особенно Патрик, – добавила Марго. – Он буквально каждое слово за Сарой записывает!
Патрик, а странное, согласитесь, имя для сицилийца, действительно расположился неподалеку от нас на кожаном диванчике и, будто не замечая коловращения народа вокруг него, озабоченно водил ручкой в блокноте. Завидев нас, он поспешно прикрыл ладонью исписанный листок и встал во весь свой немаленький рост.
– Мне пора. – Он кивнул так вежливо, что шевелюра, как занавес, упала на лоб, и скорым шагом направился к стеклянному выходу.
– Интересно, – протянула марго, глядя на удаляющуюся прямую спину, – а что это он
