повстанцам, уже в апреле приступили к блокаде и саботированию района вооружением. Из-за отсутствия оружия, несмотря на наличие добровольцев, не удалось вовремя сформировать свежие боевые части, и теперь район расплачивался за это.

Крестьяне Гуляй-Поля в один день сформировали полк, стремясь спасти свое село. Вооружиться пришлось домашними средствами – топорами, пиками, отдельными винтовками, охотничьими ружьями и т. д. Они пошли навстречу казачьей лавине, пытаясь задержать ее поток. В 15 верстах от своего села, под с. Святодуховкой Александровского уезда, они столкнулись с превосходящими силами донских и кубанских казаков. Гуляй-польцы вступили с ними в ожесточенную героическую борьбу, но пали почти все, вместе со своим командиром – Б. Веретельниковым, рабочим Путиловского завода и уроженцем Гуляй-Поля. Громадная волна казачества устремилась тогда на Гуляй-Поле и 6 июня заняла его. Махно со штабом армии и небольшим отрядом при одной батарее отступил на ж.-д. станцию Гуляй-Поле, отстоящую на семь верст от села, но к вечеру пришлось сдать и станцию. На другой день, сорганизовав все бывшие под руками силы, Махно повел наступление на Гуляй-Поле, выбил из него деникинцев и занял село. Однако подошедшая новая волна казаков заставила его вновь покинуть село.

Надо заметить, что большевики, выпустив против махновцев ряд приказов, первые дни держались с ними внешне лояльно, словно ничего между ними не произошло. Это была тактика, имевшая целью наиболее верно захватить руководителей махновщины. 7 июня они прислали в распоряжение Махно бронепоезд, прося его держаться до последней возможности и обещая прислать подкрепления. Действительно, через день на ст. Гяйчур, отстоящую на 20 верст от Гуляй-Поля, прибыло со стороны Чаплино несколько эшелонов красных войск; прибыли: военный комиссар Межлаук, Ворошилов и др. Был установлен контакт между красным и повстанческим командованием, создалось нечто вроде общего штаба. Межлаук, Ворошилов находились на одном бронепоезде с Махно, совместно с ним руководя военными действиями. Но в это же самое время в руках у Ворошилова был приказ Троцкого схватить Махно, всех ответственных руководителей махновщины, разоружить повстанческие части, сопротивляющихся расстрелять. Ворошилов выбирал более удобный для этого момент. Махно был вовремя предупрежден и сообразил, что ему делать. Он учел создавшееся положение, увидел, что со дня на день могут разразиться кровавые события, и искал здорового выхода. Уход свой с поста командующего повстанческим фронтом он считал наиболее здоровым выходом. Об этом он заявил штабу повстанческой армии, добавив, что его работа в низах повстанчества в качестве простого бойца будет в настоящее время полезнее. Так он и поступил. В связи с этим он написал мотивированное заявление высшему советскому командованию. Вот оно:

«Штаб 14 армии Ворошилову.

Харьков. Пред-реввоенсовет Троцкому.

Москва Ленину, Каменеву.

В связи с приказом Военно-Рев. Совета республики за № 1824 мною была послана в штаб 2-й армии и Троцкому телеграмма, в которой я просил освободить меня от занимаемой должности. Сейчас вторично заявляю об этом, причем считаю себя обязанным дать следующее объяснение своему заявлению. Несмотря на то, что я с повстанцами вел борьбу исключительно с белогвардейскими бандами Деникина, проповедуя народу лишь любовь к свободе, к самодеятельности, – вся официальная советская пресса, а также партийная пресса коммунистов-большевиков распространяла обо мне ложные сведения, недостойные революционера. Меня выставляли и бандитом, и сообщником Григорьева, и заговорщиком против советской республики в смысле восстановления капиталистических порядков. Так в № 51 газеты «В Пути» Троцкий в статье под названием «Махновщина» задает вопрос: «Против кого же восстают махновские повстанцы?» и на протяжении всей своей статьи доказывает, что махновщина есть, в сущности, фронт против советской власти и ни одного слова не говорит о фактическом белогвардейском фронте, растянувшемся более чем на сто верст, на котором, в течение шести с лишним месяцев, повстанчество несло и несет неисчислимые жертвы. В упомянутом приказе № 1824 я обвиняюсь заговорщиком против советской республики, организатором мятежа на манер григорьевского.

Я считаю неотъемлемым, революцией завоеванным правом рабочих и крестьян самим устраивать съезды для обсуждения и решения как частных, так и общих дел своих. Поэтому запрещение таких съездов центральной властью, объявление их незаконными (приказ № 1824) есть прямое наглое нарушение прав трудящихся.

Я отдаю себе полный отчет в отношении ко мне центральной государственной власти. Я абсолютно убежден в том, что эта власть считает все повстанчество несовместимым со своей государственной деятельностью. Попутно с этим центральная власть считает повстанчество связанным со мною и всю вражду к повстанчеству переносит на меня. Примером этому может служить упомянутая статья Троцкого, в которой он, наряду с заведомой ложью, выражает слишком много личного, враждебного мне.

Отмеченное мною враждебное, а в последнее время наступательное поведение центр. власти к повстанчеству ведет с роковой неизбежностью к созданию особого внутреннего фронта, по обе стороны которого будет трудовая масса, верящая в революцию. Я считаю это величайшим, никогда не прощаемым преступлением перед трудовым народом и считаю обязанным себя сделать все возможное для предотвращения этого преступления. Наиболее верным средством предотвращения надвигающегося со стороны власти преступления считаю уход мой с занимаемого поста. Думаю, что после этого центр, власть перестанет подозревать меня, а также все революционное повстанчество в противосоветском заговоре и серьезно, по-революционному отнесется к повстанчеству на Украине, как к живому, активному детищу массовой социальной революции, а не как к враждебному стану, с которым до сих пор вступали в двусмысленные подозрительные отношения, торгуясь из-за каждого патрона, а то и просто саботируя его необходимым снаряжением и вооружением, благодаря чему повстанчество часто несло невероятные потери в людях и в революционной территории, которые, однако, были бы легко устранимы при ином отношении к нему центральной власти. Предлагаю принять от меня отчеты и дела.

Ст. Гяйчур, 9 июня 1919 г. Батько-Махно.»

* * *

Тем временем повстанческие части, бывшие за Мариуполем, отступили к Пологам и г. Александровску. К ним неожиданно перебросился Махно, вырвавшись из тех щупальцев, которыми большевики оцепили было его на ст. Гяйчур. Начальник штаба армии махновцев Озеров, члены штаба Михалев-Павленко, Бурбыга и несколько человек из В.Р. Совета были вслед за этим изменнически схвачены большевиками и казнены. Это положило начало казням многих других махновцев, попавших тогда в руки большевиков.

Положение для Махно создалось крайне затруднительное. Он должен был или совсем уйти от своих частей, с которыми пережил труднейшие минуты украинской революции, или призвать их на борьбу с большевиками. Но последнее, ввиду решающего наступления Деникина, казалось ему невозможным. Махно со свойственной ему проницательностью и революционным чутьем блестяще вышел из этого затруднения. Он обратился к повстанческим войскам с широким воззванием, в котором осветил создавшееся положение, заявил о своем уходе с командного поста и просил