Антиквар задумался. Он перебирал в уме одного за другим всех мужчин, которых посылал к графу. Но среди них не было никого, кто интересовался бы боевым оружием или охотой.

– Нет, это невозможно, – ответил он наконец.

– Вы уверены?

– Абсолютно, – ответил антиквар и, не сомневаясь в своем умении видеть людей насквозь, продиктовал координаты всех троих.

Но и эта гипотеза оказалась ошибочной. Все трое были порядочными людьми, рабочими, которые подрабатывали у антиквара после смены на фабрике, чтобы оплатить зубные пластинки своим детям.

– Вы не видели никакого пистолета: ни на стене, ни внутри одного из ящиков, ни в каком другом месте?

– Нет, – ответили все трое.

Разочарованный Стуки вел машину медленнее, чем обычно. Даже Ландрулли быстрее ездил. Почему, задавал себе вопрос инспектор, Леонарди предпочитает двигаться в этом направлении? Комиссару осталось два года до пенсии, понятно, что он не хочет лишних проблем. Но в чем именно заключались проблемы? Что Леонарди должен тщательно скрывать от всеобщего внимания? И что в наши дни может покоробить общественное мнение? Люди уже ко всему привыкли.

Конечно, что касается цементного завода, комиссар во многом еще не разобрался. Например, он не знал подробностей о надписях на заводских стенах. Стуки позвонил секретарше. Инспектору показалось, что девушка обрадовалась, услышав его голос. По ее словам, голос Стуки напоминал ей кого-то.

– Он кажется голосом…

– Это не важно, девушка!

– Нет, в самом деле, кажется, я слышала ваш голос по телевизору.

– Вы помните что-нибудь о надписи, которую потом закрасили известью?

– Конечно. «Прах ты и в прах возвратишься». Мы все смеялись.

– И Спеджорин тоже?

– Не думаю. Он сразу же приказал рабочим ее закрасить.

– Вы помните, когда точно это случилось?

– Где-то в первых числах июня.

– Каким цветом была выведена надпись?

– Желтым.

Если разобраться, повсюду в этой местности были особые производственные цепочки. Каменные карьеры, строительные фирмы, торговля недвижимостью. Или же большие предприятия по переработке отходов и транспортировке мусора в соответствующие центры утилизации. Сеть огромных финансовых интересов, которая душила свободный рынок: «свои люди», тайная поддержка и услуга за услугу. Вырытые ямы тут же засыпаются: вредные отходы всех сортов попросту закапывают в землю. Связи с местными администрациями и распределение инфраструктурных проектов доступны только тому, кто принимает правила игры. Всё в рамках закона, разумеется, но никакой прозрачности. Потому что делать все по правилам, уважительно относясь ко всем и ко всему, не приносит доходов. А тех немногих, которые стараются поступать честно, или высмеивают, или презирают. Если они не сходят с ума.

Сходят с ума! Антимама! Вот оно! Опять возвращаемся к Анчилотто. Инспектор Стуки присвистнул.

Вернувшись в полицейское управление Тревизо, Стуки попросил агента Спрейфико поискать для него в интернете информацию о цементе и цементной промышленности.

– Включая любовные романы, инспектор?

– Романы в особенности, – ответил Стуки.

За полчаса агент составил для него целое досье о лучших итальянских цементных заводах и способах производства цемента.

С распечатанными листами под мышкой Стуки направился в магазин дяди Сайруса. Он хотел вовлечь и его в работу, чтобы отвлечь от плохих новостей из Ирана. Дядя сидел на своих коврах со стаканом чая в руке. Стуки объяснил ему, о чем речь. Дядя Сайрус водрузил на нос очки и принялся читать.

– В Иране нет таких цементных заводов, – заявил он.

– Есть, есть.

– Иран импортирует весь цемент, который использует.

– Ты знаешь, как действует цементный завод? – спросил его Стуки.

– Итальянский цементный завод – да, знаю.

– Ну, пусть будет так. Расскажи.

Дядя Сайрус вытянул вперед левую руку с поднятыми вверх указательным и средним пальцами и постучал по ним указательным пальцем правой руки.

– Цемент есть не что иное, как приготовленная в печи мука из камней.

– Точно, дядя.

– Это как готовить пирог. По рецепту требуется хороший мергель[19], природный известняк и щепотка железных опилок.

Взволнованный Стуки остановил старика. Инспектору пришла в голову интересная мысль.

– Здесь так написано.

– Знаешь, дядя, на просекко и все вина очень влияет геологическое строение местности, где растет виноград.

– Ты сравниваешь цемент с вином?

– В каком-то роде. Лично я предпочитаю вино.

– А я не вижу проблемы в том, чтобы запекать камни, – заявил дядя Сайрус.

– Я оставлю тебе эти листы, почитай, может быть, найдешь что-то интересное.

Я скребу ржавчину на могиле трактирщика Берто, самого крупного продавца спиртного в городе. У всех, кто приходил к Берто, была страшная жажда. Такая, что, если не найдешь выпивки, можешь убить священника. А так как патер был лучшим другом Берто, трактир открывался с первыми лучами солнца. Даже светило, прежде чем выйти на работу, заходило в трактир Берто опрокинуть стаканчик. Все знают, что солнечному лучу нужно больше восьми минут и двадцати секунд, чтобы добраться до Земли. Так вот, в те самые секунды солнце заходило к Берто.

Уже после первого стакана все чувствовали себя гораздо лучше. Но мало ли что – может, еще полный желудок с вечера, или в вымытой посуде осталось немного воды, поэтому и нет эффекта. И Берто на всякий случай сразу наливает второй. И тут уж кажется, что день начался отлично, и появляются улыбки, как пенка на молоке. Входит это пугало – дорожный инспектор, и ты ему улыбаешься. Он выписывает тебе штраф, а ты хохочешь. Ты угощаешь инспектора и Берто и вместе с ними пьешь свой третий стакан, и тебя накрывает волна довольства жизнью. «Осторожно! – произносит Берто, – с этого момента я снимаю с себя всякую ответственность». Ты бросаешь взгляд на пол и видишь все как в тумане. Еще бы! Ты ведь смотришь на мир сквозь дно стакана, а он не особо чистый.

Берто! Ты плохо моешь стаканы. Ведь ничего же не видно. Даже Галилей не смог бы увидеть Луну через такое стекло. Тебе повезло, что он сюда не ходит. Готовь еще один! В этом дно чистое и прозрачное, будто богемское стекло. Но вместо того, чтобы лучше видеть, ты чувствуешь, что твои ноги стали влажными. Мокрые, но теплые, вот как! Утром ты встал так рано, чтобы срочно идти к Берто, что забыл зайти в уборную. Было бы лучше, если бы ты помочился дома, потому что Берто недоволен, от слова «совсем». И все люди вокруг очень сердятся. И хотели бы, чтобы ты вытащил стакан из уха, потому что ты не Маркони, да и телефон уже изобрели. Ты говоришь: «Его изобрел я!» Но тебе никто не