Но пришла Дора, а не Антон.

— Знаешь, кто приехал? — Спросила она без предисловий. И не дожидаясь моего ответа, назвала известную фамилию молодого режиссёра — восходящей на мировом кино-небосклоне звезды.

Часть третья

ВАДИМ

Двадцать лет тому назад

Антона не было два дня, и, похоже, сегодня опять не будет. Он готовит спектакль к Рождественскому фестивалю в Литве, до которого осталось меньше двух недель, а потому ночует в своей квартире — так ближе к театру. Мне он предложил не ехать туда, поскольку всё равно приходит под утро, проваливается в сон, а потом — снова на репетиции.

Я скучала, хоть мы и перезванивались. Но это явление — существование врозь по несколько дней — было уже не новым, и вносило некоторую нотку романтизма в нашу жизнь-в-обнимку, как называл её Антон.

Занимаясь домашними делами, я, кажется, не думала о студенте. Но как только я уселась за неоконченную пьесу, меня словно захлестнули воспоминания о нашем сегодняшнем разговоре.

Кто он — этот?., мальчиком я не могла его назвать. Кто и откуда? И что делать с моим помешательством? Надеяться, что пройдёт? Но я же не смогу забыть его слов. Да и своих ощущений тоже… Меня вот и сейчас ведёт от его взгляда, голоса, фигуры…

Странно закончилось наше обоюдное признание: он ничего не просил, ничего не добивался, ни на чём не настаивал. Просто сказал: я хочу немного твоей любви. И всё. И всё! И живи теперь с этим, как хочешь! Но почему — немного?…

А если бы я не расклеилась сегодня? И вообще — никогда? Он что — так и носил бы это в себе? Или прорвало бы?… Теперь не узнать. А история, как известно, не имеет сослагательного наклонения… Хотя русская поговорка «чему быть, того не миновать» звучит вполне убедительно.

* * *

Назавтра я пошла в университет только за одной нуждой — посмотреть личное дело моего подопечного студента. Мне не терпелось, и ждать до послезавтра я не могла и не хотела.

Кретов Вадим… Господи, да он — Антонович!..

Мой Антон, правда, не совсем Антон, настоящее имя его Антуан — родители в честь отца Маленького Принца назвали. Он стеснялся такой, как ему казалось, вычурности и представлялся всем Антоном. А зря, между прочим! Я его иногда по-настоящему называю. Но он и теперь не очень-то любит этого имени…

Вадим из Архангельска. Единственный ребёнок в неполной семье, отца не стало, когда сыну было одиннадцать. Аттестат почти круглопятёрочный, поступление блестящее — сочинение отмечено особо. Живёт в общежитии. И на сегодняшний день ему только восемнадцатый год пошёл… М-да…

Я посмотрела его расписание: у них сейчас мой руководитель семинар ведёт! Нет, я не могла упустить такую возможность!.. Вот только бы в обморок не грохнуться!

Я придумала какой-то повод, чтобы зайти в аудиторию и отвлечь профессора от занятий.

Но пока я направлялась туда, прозвенел звонок. Правда, всего лишь на пятиминутный перерыв, который я решила переждать.

Я пристроилась у окна в противоположном конце коридора и сделала вид, что рассматриваю записи.

Из трёх дверей высыпали засидевшиеся студенты. Я пыталась краем глаза сканировать толпу. Но серого джемпера с синими потёртыми джинсами не обнаружила. Может, он сегодня отсутствует?

Когда снова прозвенел звонок, я увидела Вадима одним из последних направлявшегося к аудитории. Он пропустил вперёд себя девочку и, по-отечески заботливо, но в то же время очень по-мужски, мягко коснулся её спины рукой, провожая в дверь.

У меня подкосились ноги. Не знаю, отчего: то ли от ревности, то ли от предчувствия возможности пережить вот такое же… Даже запекло между лопаток, словно это ко мне только что притронулась его ладонь.

К профессору я не пошла.

Я поехала к Антону в театр.

Он поцеловал меня как-то очень торопливо.

— Не хочешь перекусить? — Спросила я.

— Умираю с голоду!

— У тебя что-нибудь есть в доме?

— Шаром покати. Кефир только с хлебом. Я питаюсь здесь.

Мы зашли в кафе и заказали по горячему борщу и антрекоту с картошкой. Я тоже была голодна.

Когда мы перешли к кофе с сигаретой, я неожиданно для себя сказала:

— Антон, я тебе говорила про студента, с которым занимаюсь второй месяц?

— Диссертация?…

Я кивнула.

— И что?

— Давай пустим его в мою комнату. Он сирота, живёт в общаге. Похоже, нуждается. — Я затянулась. — Ну что нам этот лишний рот, обеднеем что ли? Мне его так жалко… А он такой умница, из него толк будет, вот увидишь!

Я начала монолог безразличным тоном: мол, да, так да, нет, так нет — а закончила в своей манере горячего убеждения и темпераментного напора.

— Он тебя знает… Он театр любит. — Приврала я и покраснела.

— Ты, часом, не влюбилась? — Антон улыбнулся.

— С ума сошёл! — Я подняла на него ангельски чистый взор. — Он ещё несовершеннолетний, сосунок, ему семнадцать только что исполнилось. Да я ему в матери гожусь! — Мне самой стало смешно. Но ещё стыдно и страшно.

— У тебя ярко выраженный синдром нереализованного материнского инстинкта. — Антон рассмеялся.

— А ты, между прочим, годишься ему в отцы, у него твоё отчество.

— Настоящее моё отчество? — Он почему-то насторожился.

— Нет, всего лишь Антонович.

— Забавно. — Рассеянно сказал после паузы Антон.

* * *

Я не могла дождаться нашего следующего занятия. И всё думала: когда лучше сказать — в начале или в конце?… Хотя прекрасно знала свою неуправляемую натуру: бесполезно что-либо выгадывать, стихия не поддаётся планированию…

Ещё я думала: согласится или нет? Ведь гордый такой! И потом — ему же любовь моя нужна, а не комната со всеми удобствами и стол дважды в день… да ещё в компании моего сожителя по гражданскому браку…

Накануне встречи со студентом Антон пришёл ночевать ко мне.

— Ну, где твой бездомный?

— Не бездомный, а сирота. Я ещё его не видела. И вообще, не очень уверена, согласится ли он.

Антон был уставший и вымотанный. Я не стала приставать к нему с нежностями — я лежала на его груди, а в горле стоял ком: неужели мне предстоит изменить своему единственному мужчине?

Я вспомнила их с Дорой… э-э… как же это назвать?…

Интересно, а Антон… м-м-м… имел близкие отношения с другими женщинами последние шесть лет? Шесть лет нашего союза…

Я не решилась спрашивать: он мой, я принадлежу ему, всё остальное не имеет значения… К