Двадцать лет тому назад

Однажды меня посетило искушение в виде студента-первокурсника, с которым я занималась синтаксисом русского языка в типичных… впрочем, не важно, это слишком сложно — по программе своей диссертации и параллельно его курсовой.

Он был юн, мятежен, дерзок и нервозен. Ещё он был не по годам развит: умница, с первых дней учёбы занявшийся научной работой, и физически крепкий, как зрелый мужчина.

Он почти не смотрел на меня: если не в книгу или тетрадь, то в стол рядом. Иногда, будучи несогласным в чём-то, он словно лезвием бритвы полоснув меня по лицу, устремлял свой взгляд куда-нибудь вверх и вдаль.

Меня смущал… Да что там, смущал! Меня пробирал до кишок этот мимолётный взмах ресниц, на долю секунды обнажавший чёрное дно серых глаз. В это мгновенье — когда глаза в упор — я теряла рассудок и ориентиры в пространстве.

Ещё меня бередили его руки: крупные, совсем не юношеские, и красивые. А когда он поддёргивал рукава своего толстого мешковатого джемпера, на это было совершенно невозможно смотреть без волнения — я всегда испытывала слабость к красивым рукам и обнажённым мужским запястьям. Я старалась отвести взгляд в книги или записи, но всё равно видела только эти руки.

Однажды вечером — зимним вечером — мой студент поджидал меня в аудитории, где мы обычно занимались. Дверь открыта, свет погашен. Он стоял ко мне спиной, обхватив ладонями предплечья, и смотрел в окно. Неоновый фонарь приходился вровень с окном, а всё пространство за стеклом заполнено кружащимися снежинками. Они падали очень медленно и были такими большими, что на стенах мелькали тени от них.

В тёмном силуэте с широкими мощными плечами, узким тазом, расставленными в стороны крепкими короткими ногами, было что-то завораживающее. Так, наверно, викинг ждёт рассвета, чтобы пуститься в путь. Или воин готовится к часу битвы… Не хватало только подруги, пришедшей проводить его и обнять на прощание — возможно, в последний раз.

Мне захотелось стать этой подругой, упасть головой ему на грудь, прижаться всем телом к его могучей фигуре и провести с ним полную страсти и тоски ночь… У меня даже в горле перехватило, и слёзы подступили к глазам.

Он обернулся — возможно, почуяв, что не один.

Я страшно растерялась. Он молча опёрся о подоконник руками. Этот силуэт был уже совсем из другой оперы: чуть фривольный наклон головы, нога закинута за ногу: а, вот и ты! ну, иди же ко мне, я так соскучился!..

Господи, да что это со мной? Я как кролик под взглядом удава! И в голове свалка…

— Ну что, займёмся? — Я потянулась к выключателям.

Он оттолкнулся от подоконника и направился к последнему столу, где лежала его папка.

Я просмотрела домашнюю работу студента — разумеется, не видя ни строчки. Сделала какое-то нейтральное замечание, дабы не обнаружить состояния коллапса.

Но студент, как я уже говорила, был не лыком шит. Его совершенно не устраивала роль громоотвода, даже если это и очень нужно припыленной училке. Он возразил — как обычно, бросив короткое объяснение мне в зрачки — и уставился на фонарь, пронзительный свет которого сейчас подавлялся не качеством, но количеством его дальних родственников — потолочных убогих светильников.

Неожиданно для себя я положила ладонь на его большую руку и сказала:

— Прости.

Он очень медленно перевёл взгляд мне в глаза и смотрел в упор. Я не выдержала и трёх секунд — и закрыла лицо руками.

Он, словно понимая, что со мной происходит, ждал, не задавая вопросов. Это доконало меня окончательно. Но, вместо того, чтобы расползтись киселём или рассыпаться в пыль, я вернулась в свои берега — в голове прояснилось, голос окреп.

— Ты сводишь меня с ума. — Сказала я, опустив руки и глядя ему в глаза, которые, казалось, он не отводил ни на миг, пока я боролась с собой.

— А ты давно меня свела. — И воззрился на снег за окном. Он впервые сказал мне «ты».

— Господи! Давно… Да мы занимаемся всего два месяца!

— Ты свела меня с ума в самый первый день.

Я, словно недобитая и вторым ударом муха, выглянула из-под мухобойки:

— Боже! Чем?… — И тут же поняла глупость сказанного.

Но студент на то и студент, чтобы отвечать на задаваемые ему вопросы.

— Тем, что в тебе.

— А что во мне? — Я будто управлялась не очень совершенным автопилотом, который работал по весьма примитивному алгоритму.

— Любовь.

Я молчала.

— В тебе — любовь. — Повторил студент с нажимом, для тупых.

— Откуда ты?… — Я осеклась, хватит уже глупостей! — И что теперь? — Не более умно, но конкретно.

— Я хочу твоей любви. — Он вновь упёрся в меня своими глазами, а мне показалось, что они… расплавились, что ли.

Я перевела взгляд на его губы, но не выдержала и уставилась в стол.

— Ты что-нибудь знаешь уже о любви? — Я подняла глаза.

Он тут же опустил свои.

— Знаю. — Тихо сказал он.

За этим коротким ответом мне вдруг почудилось нечто неохватно большое. Как история долгой, полной драматических событий и трагических потерь, жизни викинга. Или воина.

Вероятность того, что что-либо подобное могло уместиться в столь короткую сознательную жизнь, прожитую этим юношей, по моим понятиям, была ничтожной.

— Правда? — Я попыталась придать голосу нотки игривой заинтересованности.

Студент пропустил мою реплику мимо ушей.

— Я не прошу тебя стать моей женой…

Я чуть не рассмеялась.

— Я просто хочу немного твоей любви.

— Может, просто… секса?

— А ты умеешь… без любви? — Он явно удушил в себе подобающее теме слово. Мне это понравилось.

— Честно говоря, ещё не пробовала.

— Я знаю, — сказал студент — у тебя есть… — Он снова замял какой-нибудь неподходящий к его личному лексикону термин. — Ты живёшь в гражданском браке с известным театральным режиссёром.

— Откуда такие сведения? — Это было на самом деле удивительно: я не распространялась на темы личной жизни ни на кафедре, ни, тем более, со студентами.

— Какая разница?…

— И что ещё ты знаешь обо мне?

— Ничего я о тебе не знаю. Мне ничего не нужно о тебе знать… кроме одного.

— Кроме чего?

— Я уже сказал. — И он опять впечатал свои глазищи мне в глаза.

У меня не осталось сил переспрашивать или вспоминать. У меня ни на что уже не осталось сил.

— Мы заниматься сегодня будем? — Хотя я не представляла себе наши занятия теперь, после такого объяснения.

— Будем. — Студент принялся деловито