Шрифт:
Закладка:
Далее, сервис! Сервис в Париже – дерьмо, но если официант услышит твой восточноевропейский акцент, то сервис будет еще хуже. Вдобавок ко всему цены при выписывании тебе счета претерпевают странные и непонятные изменения.
Скажем, если в забегаловке написано, что цена пива «Гиннес» – пять евро, то тебе подадут счет на девять евро. Девять евро за стакан пива, хоть и хорошего ирландского пива! Для сравнения, цена за стакан пива в самой Ирландии варьируется от трех до пяти евро. И это цена, которую ты можешь увидеть даже в аэропорту Дублина, а ведь все знают, что аэропорты нещадно накручивают цены. Пиво в аэропорту Берлина, к примеру, стоит всего около пяти долларов. Так что политика обдирания ясна и неприятна.
Париж можно описать одним словом – разочарование. Жилье в Париже омерзительно. Все привыкли видеть во французских фильмах, как рядовой инженер или музыкант, блондин с разными ботинками, живет в роскошной и большой квартире с прекрасным видом из окна. Однако это не более чем ложь. Квартирки в Париже маленькие. Маленькие, стремненькие и очень, очень дорогие. А уж вид из окон тех квартир такой, что лучше бы окон в них не было вообще, так как под видом из окна подразумевается вид в окна других обитателей этого же дома.
– Мля, Псих, ну на такие разговоры девочек не купишь и в постель не заманишь, – нахмурился Жак. – Расскажи что-нибудь эдакое, такое, веселое!
– Веселое?
– Ага. И чтобы там обязательно было про русских во Франции, – уточнил Жилин.
– Хорошо, слушай. История не моя, рассказывал мне ее один француз, но правда это или байка из интернета, я не знаю. За что купил, за то и продаю.
– Договорились.
– Представь себе маленький городок Авиньон. В местный магазин рано утром завозят свежие багеты – теплые, вкусные, ароматные. Все французы обожают багеты и потребляют их просто в огромных количествах – по три штуки в день на каждого француза, включая младенцев и находящихся в коме стариков. Французы в ожидании привоза багетов занимают очередь у кассы. Ждут. Очередь большая, но цивилизованная, нешумная. Только что испеченные и привезенные багеты стоят в трех корзинах, как карандаши в стакане. На всех может и не хватить.
И вот появляется Зло – в магазин входят пятеро шумных бородатых арабов. Они берут в руки багеты из корзин, каждый столько, сколько помещается в руках. Корзины пустеют. Громкие арабы идут в конец очереди, чтобы расплатиться. Очередь медленно провожает их глазами. Повисает тягостное молчание. Французы понимают, что стоят в очереди бесполезно: хлеб закончился благодаря арабам. Но они толерантно молчат. Атмосфера наэлектризована.
И вдруг в гробовой тишине из очереди хрипло и угрожающе звучит фраза на неизвестном языке: «Это чо за ху***я?!» Из середины очереди медленно вылезают два мрачных типа. Так появляется второе Зло, которое молча направляется в конец очереди к первому Злу. Очередь съеживается. Парни подходят к первым двум арабам, медленно и неотвратимо забирают у них все, все багеты и поворачивают назад. Очередь в коматозном состоянии.
А дальше происходит то, что окончательно ломает мозг французов. На обратном пути парни каждому французу в очереди отдают по багету в одни руки. И, судя по их взгляду, отказаться от этих багетов ни у кого не выйдет. Потом парни снова возвращаются к арабам, забирают багеты у следующих, и так повторяется до тех пор, пока у всех французов в очереди в руках не оказывается по багету. После этого каждый из парней берет по одному багету себе, а оставшиеся возвращают арабам… и встают на свое место в очередь. Все! Второе Зло победило первое Зло.
Очередь в шоке. В тишине слышны мысли французов. «Это русские!» «Русские силой могут не только забрать хлеб, но и заставить его съесть?!» «Если русские могут устроить такое в очереди, голыми руками, в мирное время, то что они могут с помощью автомата Калашникова, танка или подводной лодки во время войны?!»
– Ха-ха-ха! Га-га-га!
Жака накрыл приступ дикого хохота. Медик смеялся долго, размазывая по щекам выступившие слезы. Смеяться он закончил, когда смех вызвал икоту. Икал Жак минут десять, и только после того, как он сделал комплекс дыхательных упражнений, Жилин перестал икать.
– Девять евро за бокал пива?! Они там в своих Европах совсем, что ли, офигели? – поразился медик.
– Могут себе позволить, буржуи проклятые.
– Капец! Это ж на наши деньги сколько выходит? Восемьсот рублей за бокал пива? Обалдеть! Раз могут себе такие цены позволить, то на кой ляд они к нам лезут? – горько вздохнул Жак.
– Ну так потому и лезут, что хотят и дальше сытно есть и пьяно пить, – равнодушно пожал я плечами. – Прогрессивный Запад умеет жить только за счет кого-то. Долгие столетия они жили за счет колоний в Африке, Азии и Южной Америке. Сейчас они хотят жить за счет нас. Вот свалят режим в России, захватят Русь-матушку, поставят раком всех нас и будут харчить наши ресурсы.
– Думаешь, захватят? – спросил Жак.
– Не знаю, очень не хотелось бы, чтобы захватили. Единственное, в чем я уверен, – что пока там наверху не примут решение воевать по-взрослому, то ни хрена мы не победим. Сам же видишь, что происходит на передовой. Наш батальон две недели жестко рубится на износ, истекая кровью и харкая ею же, теряет за это время девяносто процентов личного состава и в итоге, не получив обещанного подкрепления, отходит со своих позиций. А все это время в десяти километрах от нас стоит и ничего не делает батальон мотострелков. И мотострелки эти нужны не для войны, а для того, чтобы какие-то там симулякры в тылу получали с этого жирный барыш. А самое обидное, что большая часть мотострелков не ссыкуны и рвутся в бой, но их не пускают. Так что, Жак, я не знаю, победим мы в этой войне или нет, – грустно подытожил я.
– Победим! – уверенно заявил Жилин. – Всегда побеждали и сейчас победим. Самый стремный расклад – это если враг дойдет до Москвы и сотрет в порошок элитные поселки на Рублевке. Вот тогда
