Шрифт:
Закладка:
Выражаясь языком донецких аксакалов, «мы заехали на подвал». Сие выражение означает, что нас задержали и поместили в некий аналог камеры временного содержания. А по сути, подвал – он подвал и есть! Здесь сыро, темно, зябко, стремно и страшно. Похоже, близко в земле залегание грунтовых вод, потому что стены камеры, а особенно пол, изобилуют грибком, плесенью и известковым налетом.
Страшно не оттого, что могут пытать, приговорить к длительному тюремному заключению или вообще расстрелять. Лично для меня самый главный страх – что можно остаться в этом подвале навсегда. Пугает неопределенность. Вот если бы выдвинули какие-то обвинения против нас, дали бы возможность защищаться, тогда было бы легче. А так сидим здесь уже пятый день и маемся неизвестностью.
Раз в день раздается стук в дверь, нам приказывают отойти к дальней от двери стене и встать к ней лицом, задрав руки назад. Входная дверь открывается, и на пол камеры ставят трехлитровую баклажку с водой и армейский котелок с бетонной, холодной перловой кашей. Это наша еда и питье на сутки. Столовых приборов нет, поэтому перловку едим руками.
С нами никто не разговаривает, не вызывает на допросы и не проводит никаких следственных действий. Как будто забыли про нас. Вот этого я и боюсь – остаться здесь навсегда!
Сбой привычного распорядка дня, произошел сегодня утром – вместо каши и воды Бамута вызвали на допрос. Семен ушел два часа назад и до сих пор не возвращался. Я лежал, глядел в потолок и завидовал Бамуту. Лучше бы меня вызвали на допрос. Хоть бы прошелся, посмотрел по сторонам, пообщался со следователем, узнал бы подробности нашего обвинения.
А так лежу на палетах и слушаю мерное сопение Жака. Жилин горазд дрыхнуть, он спит и спит. Изредка просыпается, спрашивает, есть ли новости, и, получив отрицательный ответ, снова впадает в перманентный сон-полудрему. Я так не могу. Нет, спать я, конечно, могу, но за эти пять дней успел уже выспаться и отлежать себе бока. А вот Жак спит как не в себя, чертов медведь в берлоге!
Произошедшее с нами напоминает какой-то фарс! Просто пипец! Нелепое стечение обстоятельств, из которого теперь просто так не выпутаешься. Причем если бы я был следователем, то я точно не поверил бы, что все произошедшее – это случайное стечение обстоятельств. Какие, на хрен, случайности?! Врете вы все, господа задержанные! Виновны вы! Во всем виновны!
А как все хорошо начиналось! Я стал героем дня, спас весь батальон от серьезных проблем. Так лихо выкрутился из передряги с избиением майора мотострелков, что Рыжик даже пообещал мне отпуск на пару дней.
После моей команды «Батальон, к бою!» мои боевые товарищи, которые занимались различными хозяйственными работами, тут же, расхватав свое оружие, заняли круговую оборону. Двух майоров, капитана с автоматом и пулеметчика из «гусара» обезоружили и связали.
Мотострелков, которые испуганно толпились вокруг, согнали в сторонку и под стволами автоматов предложили спокойно посидеть на земле, не предпринимая никаких активных действий до прибытия нашего комбата. Старшим в группе задержанных назначили Конюхова, чтобы он сам их контролировал. Для поддержания дисциплины и чтобы мотострелкам не закрадывались в головы плохие мысли, поставили рядом с ними караул во главе с Жаком, который продолжил свою лекцию по тактической и прикладной медицине в полевых условиях.
Связались с мотострелками, вызвали дежурного и предложили найти в штабе нашего комбата, чтобы доложить ему о происшествии. Дежурный малехо оху… удивился и впал в транс. Минут пять он не отвечал на вызов, пришлось отправить к ним в располагу гонца – Пашку с позывным Паштет.
Пашка вернулся через полчаса довольный как слон, заявив, что, мол, все на мази, ща приедет Рыжик с делегацией из штаба, будут разбираться.
Я приуныл. Не надо нам здесь никакой делегации с обилием звезд на погонах. По всем правилам, законам и понятиям виноваты кругом мы. Да, мотострелковый майор начал орать матом первый, это зафиксировано на камеру, его придурочный капитан с автоматом тоже первым открыл огонь, и это тоже зафиксировано на камеру. Но по майорскому туловищу первым ударил Жак, а первым повредил своей стрельбой казенное имущество мотострелков Бамут. Вот и выходит, что сержант и старшина напали на майоров и капитана, применив к ним физическое насилие, да еще подвергнув опасности жизнь военнослужащих РФ стрельбой из пулемета не в воздух, а непосредственно по автомобилю.
Получается, что кругом виноваты только мы.
Ну начал майор орать на своих подчиненных, и хрен ли влезать? Это его солдатики, а значит, он имеет право на них орать как хочет, на то он и их командир. Начал на нас орать? Ну потерпели бы, чай, не барышни кисейные, чтобы от матов краснеть и в обмороки падать. Хрена лысого начали в ответ орать? Где это видано, чтобы старшина на майора матом кричал? Так не положено! Это против всех норм субординации и правил приличия, принятых в армии.
Другое дело, что когда подразделение только что выходит из боя, да еще такого напряженного, когда оно две недели ожесточенно рубилось, потеряв девяносто процентов личного состава ранеными и убитыми, то надо понимать, что к таким бойцам лучше пока не соваться со своими матами и криками. Вот отойдут они малешко от угара передовой, оботрутся, передохнут, подышат тыловым воздухом, вот тогда и лезь к ним со своим уставом и командирской матерщиной.
Короче, майор сам виноват, не учел психологического момента. Скорее всего, его еще и тыловик против меня и всех моих боевых товарищей накрутил. Может, этот чертов наградной ПМ предназначался командиру мотострелков в качестве подарка. Хрен его знает. Вот только нам от этого не легче. На разбор полетов приедет комиссия из таких же тыловых полковников и генералов, как мотострелковый майор. Будут они сильно разбираться. Факт есть факт – мы напали первыми, а значит, виноваты.
– Слышь, братан, дело есть, – шепотом обратился ко мне Бамут. – У майора размер ноги как у меня. А на ногах точно такие же «коркораны», какие я вчера намародерил. Можно я их себе заберу, а ему
