Наверное, Ольга Владимировна звала меня, чтобы я вышла. И да, теперь я даже ее понимала, она тоже могла, как и я, мечтать повернуть время назад. Хотя бы на ноябрь, чтобы я не сваливалась Андрею на голову…

Я повернулась, шагнула к двери в комнату и… закрыла ее. Не знаю почему, мне как будто казалось, что одна я все пойму быстрее.

И вот когда я закрыла дверь, Андрей повернулся от спинки дивана. И я легла рядом. Забралась к нему под одеяло и обняла. Как будто, если я вцеплюсь в Андрея покрепче, моя трусость пройдет, найдутся силы плюнуть на все и решить, что раз я его люблю, то…

– Кать… – он тоже меня обнял, – наконец-то ты пришла.

– Знаешь, если бы ты позвонил, я бы и раньше пришла.

– Я телефон потерял. Мама сказала, что позвонит…

Я не стала ему говорить, что никто мне не звонил, это уже было неважно. Я вообще не знала, что ему сказать, не спрашивать же: «Нуты как?» И так видно, что хуже некуда…

Вот эта картинка – мы вместе, обнявшись, но как будто не одеялом укрытые, а бетонной плитой, настолько мне тяжело, – всплывала и всплывала в голове. Я тогда собрала все силы, чтобы не разреветься.

Теперь их собирать было не надо. Ты дома, Катенька, реви – не хочу.

Реви и решай, как жить дальше. Особенно после того, что ему сказала…

Я сказала ему правду и теперь была готова себя за это убить… Объяснила, что очень его люблю. Очень, но мне страшно. Я не знаю, что мне делать. И нам нужна помощь, на самом деле нужна. Что оттого, что он перессорится с родителями, ничего не наладится. И что, если бы все у него могло пройти только оттого, что мы друг друга любим, уже все было бы хорошо.

Кто меня просил задвигать эти речи? «Я тебя люблю» было бы достаточно. Теперь он решит, что я, как и его родители, хочу отправить его в психушку. Поэтому он мне и не ответил.

И последняя картинка – мы сидим на диване и едим печенье и колбасу, которые принесла нам Ольга Владимировна. Она просто спросила: вы есть хотите? И я сказала, что хочу. Именно колбасы. Потому что я знаю, как ее правильно едят… И потому что надо было что-то делать…

А вот что делать теперь? Как нам жить дальше?

Телефон зазвонил в три часа ночи. Я вскочила и не могла понять, откуда идет звук. И номер был незнакомый.

– Кать, ты спишь? – спросил Андрей.

– Сплю.

Очень логичный вопрос среди ночи. Сердце у меня подпрыгнуло к горлу. Сейчас скажет что-нибудь… неприятное.

– Кать, я завтра пойду в больницу, – сказал Андрей, – ты права, это нужно сделать.

Он

Стул пролетел через комнату и врезался в стену. Стулья не люди, с ними я пока справляюсь. Могу кидаться книжками, могу перевернуть письменный стол. Могу разнести всю комнату, только это ничего не решит. Ни-че-го. Только появится иллюзия, что ты чем-то управляешь и что-то контролируешь. И то ненадолго.

Я сел у перевернутого стола на пол, в голове гудело, я сильно устал. Аттракцион «Ты что-то решаешь» закончился, началось прежнее бессилие. Сначала за меня решали те, в форме. Очень быстро я понял, что никаких «потерпи нужное время, и тебя отпустят» не будет – меня станут таскать туда-сюда, пока я не подпишу эту чертову бумажку. Ни одно мое слово там ничего не значило, даже то, что я потерял сознание, ничего не отменяло. Очнулся же, ручку держать можешь – вперед. И то, что они все равно добьются чего хотят, было страшней, чем просто боль… Наверное, мне повезло, во второй раз я отключился надолго. И в это же время привезли кого-то, кто заинтересовал их больше, чем я. Я слышал, как они разговаривают. Что-то типа «сдохнет еще тут». Не сразу понял, что это обо мне. Но потом мне отдали телефон, ключи и вывели на улицу. Я не сразу в это поверил, а когда поверил, побежал. Заскочил в соседний двор и упал там. Наверное, даже снова выключился. Уже не очень хорошо понимал, что мне кажется, а что нет. Просто вдруг увидел, что у меня в руках телефон. Можно позвонить. Ночь, темно… Кому звонить? Не Кате же. Мелькнула мысль, что не надо никуда звонить, надо дождаться утра и пойти домой. Но до утра я бы замерз. Я огляделся: на подъездах рядом стоящего дома были домофоны, не войдешь. Но я все равно подергал дверь крайнего подъезда – вдруг он открыт. Было заперто. А я вдруг понял, что ночью пытаюсь попасть в чужой дом. Жильцы вызовут полицию, а там меня убьют. Меня как будто парализовало от страха, я стоял в неизвестном дворе, не мог пошевелиться, и даже дышать мне было трудно. Когда немного отпустило, я позвонил маме. Прочитал табличку с адресом на стене дома и попросил меня забрать. Это было слабостью – просить помощи у родителей. Но мне было очень страшно, я даже спрятался, чтобы меня тут никто не увидел и не вернул в полицию, – сел под детскую горку. Хотелось стать как можно незаметней, а лучше – исчезнуть. Пока родители за мной не приехали, я несколько раз решал, что они меня не найдут, я перепутал адрес на табличке… Хватался за телефон, перезванивал и повторял этот адрес. Потом, когда увидел машину, телефон выронил…

Я им все рассказал. Протраву, полицию и таблетки. Отец сообщил, что демократия закончена, ему очень не хочется меня хоронить и теперь я буду жить дома. И сначала я даже порадовался, что оказался дома. Тут безопасно, никто не обещает восемь лет тюрьмы и не пинает. Я начал искать телефон, чтобы позвонить Кате, и понял, что потерял его, но мама обещала сама позвонить. Засыпая, я слышал, как родители ругались. Точнее, отец орал, что мама виновата, не надо было летом прогибаться и отпускать меня.

А когда я проснулся, отец решил поговорить со мной серьезно. И говорил то же, что и Водовоз на показе: Катя от меня уйдет. Когда узнает, что меня задержали с травой, – непременно уйдет. Наверное, он был прав. Я просил его не рассказывать Кате. А он сказал: посмотрим, и вообще, вечером договорим. И уехал на работу.

Тогда я понял, что натворил, – перепугался ночью до потери человеческого облика и сам же все родителям и выложил. Идиот. А они