громкий шепот, и, хоть в горле у меня и пересохло, акцент я изобразила блестяще: — Говорила же тебе: папа сказал, что это безобразное место. Комнат у них нет, но, может быть, найдутся лошади. Ночь лунная! Почтовая карета и четверка, ну, может, двойка — и мы будем на месте к утру. Я обещала, что навещу леди Селден, как только мы доберемся до города, а это должно было случиться еще на прошлой неделе, если бы только не сэр Томас с его бесконечной подагрой.

Лиам перевел взгляд с меня на трактирщика и, растягивая слова, сообщил тому:

— Сэр, слово сестры — закон. Будь у вас экипаж и лошади, я бы с радостью доказал, что деньги имеются, и, надеюсь, распрощался бы с этим заведением навсегда. — Он вынул золотую монету — подлинную гинею восемнадцатого века, — подбросил ее и поймал.

Я затаила дыхание. Что, если в трактире не найдется свежих лошадей или свободной коляски? Такое случалось — животные и транспорт постоянно перемещались между постоялыми дворами. А после того как Лиам продемонстрировал, что у нас есть золото, мы превратились еще и в мишень для грабителей.

Взгляд трактирщика переполз с меня на Лиама, затем обратно. Я возвела глаза к потолку, надеясь, что всем своим видом выражаю надменное презрение.

— Я разузнаю в конюшне, сэр. Вы и леди изволите присесть?

Прежде чем мы очутились в почтовой карете — крошечной, выкрашенной в желтый цвет, пропахшей плесенью, лошадьми и влажным сеном, которым был выстелен пол, — на улице успело похолодать, взошла растущая луна. В трактире мы выпили выдохшегося красного вина и поковыряли неприятного вида мясной пирог с кожистой корочкой; сидя в углу, мы ощущали на себе тяжелые взгляды и не отваживались поверить, что карета все-таки найдется, пока не явился коридорный, чтобы проводить нас к транспорту.

Выносной взлетел на одну из лошадей, а крупный мужчина, вооруженный двумя револьверами и медным рожком, кивнул нам и забрался на запятки. За него пришлось доплатить, отчего стоимость путешествия почти удвоилась, но этой ночью встреча с дорожными разбойниками оказалась бы некстати.

— Ты отлично там справилась, — сказал Лиам своим обычным голосом — так тихо, что мне пришлось податься к нему, поскольку в этот миг наша карета со скрипом покидала постоялый двор. На одном сиденье вполне уместилось бы трое худощавых людей. Из окон, выходивших вперед, дуло; вид из них открывался на фонари по обе стороны лежавшей перед нами дороги на Лондон и два мясистых лошадиных крупа. — Быстро соображаешь. Знаю, я велел тебе молчать, но…

— Бессмысленная просьба. Ты ведь уже неплохо меня знаешь.

Он исторг нечто среднее между кашлем и усмешкой и, чуть помолчав, сказал:

— У тебя правда не было сценического опыта? До сего момента, я имею в виду.

Мне вспомнились импровизации, в которых мы участвовали во время подготовки: скажем, сцена знакомства с Генри Остеном или покупка шляпки.

— Откуда бы ему взяться?

Нас слегка подкидывало на неровной дороге, за черными кронами деревьев виднелась луна, мир за границами фонарного света был устрашающе монохромным, почти бездонной тьмой, но при этом насыщенным запахами. По инструкции от команды проекта первую ночь нам следовало провести рядом с порталом, в Летерхеде, — сначала прийти в себя после перемещения во времени, а потом уже штурмовать город. Материализоваться в Лондоне, набитом зданиями и людьми, было рискованно. Отправиться в дорогу ночью тоже было рискованно, но вариантов у нас не осталось. Интересно, гадала я, что же еще пойдет не по плану.

Не знаю, сколько я проспала, но, когда проснулась, меня колотило от холода. Лиам задремал, упершись головой в окно — его парик сполз набок, — и теперь похрапывал. Я плотнее закуталась в шаль, завидуя его жилету, шейному платку и сюртуку — легкому, но все же шерстяному, а также ботфортам — высоким и с кисточками. На мне тоже было несколько слоев одежды, однако им не хватало плотности, свойственной мужскому костюму: сорочка, небольшое состояние в виде набитого монетами, поддельными банкнотами и аккредитивами кошелька, примотанного к моему стану, а поверх всего этого — корсет, нижняя юбка, верхнее платье и шаль — синтетическое подобие кашмирского узорчатого платка. Плечи прикрывало тонкое кружевное фишю[3]; на мне также были вязаные хлопковые чулки, элегантные перчатки из искусственной лайки и соломенная шляпка, а вот панталоны отсутствовали — в обиход им предстояло войти уже в этом веке, но несколько позже.

Тьма понемногу рассеивалась. Я с изумлением уставилась в окно: в какой момент сельский пейзаж успел смениться городским? В институте мы разглядывали старые карты, полотна и гравюры; детализированные 3D-проекции, показывавшие город с высоты птичьего полета, светились на настенных мониторах. Но, несмотря на все время, потраченное на их изучение, ничто не могло подготовить меня к такому: запахам угольного дыма и растительности, скрипу коляски, цокоту копыт, стучавшему в ушах, как мое собственное сердцебиение, — к еще чему-то вроде силового поля, будто Лондон был другой планетой, гравитация которой так и тянула меня к себе.

В Лондоне эпохи Регентства с человеком могло случиться что угодно: вас мог сбить насмерть экипаж с понесшей лошадью, вы могли заболеть холерой, лишиться состояния, неудачно заключив пари, или чести, по глупости сбежав с возлюбленным. Надеясь обойтись без опасных приключений, мы намеревались обосноваться в фешенебельном районе и заявить о себе как о богатых приезжих, что нуждаются в поддержке, друзьях и доходных инвестициях, — все ради того, чтобы попасть в круги, в которых вращался Генри Остен, общительный лондонский банкир и любимый брат Джейн Остен. А уже через него, опираясь на знания о том, какие события поджидали семейство осенью, подобраться к самой писательнице.

Я устроилась поудобнее рядом с Лиамом, единственным источником тепла в холодной карете, чувствуя, как облегчение, которое я испытала, когда мы покинули «Лебедь», съежилось в комок тревоги обо всем, что ждало впереди. Меня мутило от поездки в подпрыгивающей коляске, от противного запаха плесени и лошадиного пота, от виселицы, мясного пирога и грубого трактирщика, которые все еще маячили перед глазами, и проект «Джейн Остен» уже не казался мне потрясающим. То, к чему я так стремилась, смахивало на тюремное заключение с отвратительной гигиеной, бесконечным притворством, угрозами для жизни. О чем я только думала?

Королевский институт узкоспециальной физики был не тем местом, которое могло бы вызвать интерес у человека вроде меня; я была весьма далека от его когорты исконных британцев — работавших там аналитиков, ученых и шпионов. Узнала я о нем случайно — в постели посреди Монголии.

Норман Инг, пусть и крайне ответственный коллега, и благородный во всех отношениях человек, был весьма болтлив. Он обожал секреты, но