— Они, вон как околпачивают народ-то! Две копейки на фунт с покупателя-то дерут! — начитанно и наслышано на курсах продолжил наводить критику на частную торговлю Санька. — Я в городе семечки по три копейки за фунт брал, а они по пятачку обгибают, и рыба-то там на семишник дешевле. И белуга, и севрюга, и осетрина, там на две копейки дешевле, одним словом. Здешние торгаши — спекулянты, барышники, и дело их народ-то обзывает облупалы, обдиралы, живодеры!

— Слушай-ка, Санька, а по-твоему, что же они, торговцы-то, в город за товаром так должны ездить? День терять, лошадь содержать и ее запрягать и ездить. В дороге зной и холод принимать, в городе закупить товар и здесь по той же цене продавать его? Это какой же дурак так поступать станет и торговать себе в убыток? Как говорится, много на свете дураков, а любой торговец не таков! Ты вот, Санька, к примеру, станешь в город ездить за так, без выгоды сопли себе морозить, и без выгоды для себя?!

— Да я лошадь-то запрячь не сумею, стану я еще с таким делом связываться, чай я не дурак! — откровенно высказался Санька.

— Ну, так вот, сами же мы и разобрались в этой двухкопеечной спекуляции, — деловито высказался отец, хотя страшно не любивший обман, обсчет и прочую несправедливость. — К примеру, взять тех же Рыбочкиных, в ихней торговле и так наклевывается застой, с такой копеечной торговлишкой можно совсем вылететь в трубу. Время не то стало, воли свободной торговли не стало, власти стали их притеснять, патентами одолевать! В лавке у него все есть: и колбаса и вакса — ешь и пачкайся! А без частной торговли плохо будет, явно идя в защиту частника предсказательно стал высказываться отец — Взять, к примеру, саму торговлю: частник, продавая свой товар при взвешивании на весах дает поход покупателю, чашка с товаром и так тянет, а он добавочно кидает на нее, скажем, канфетку, а в кооперации чашка с товаром и так недотягивает, а продавец наподобие Васьки Панюнина бессовестно пальцем тычет, да еще вдобавок уберет с чашки канфетку и бросит ее себе в рот, вылупив при этом свои бестыжие стеклянные глаза в упор на околпаченного покупателя, «культурно» завёртывая товар в бумагу, которая, кстати, тоже вошла в чистый вес товара. Чистый обман, да и только. И вообще, если говорить о коперации-потребиловке, то я насчет ее прямо скажу, что это не потребиловка, а грабиловка. Им только эти проклятые паи давай, а с них ничего не спрашивай! Как в провальную яму куда-то все наши средства деваются, то их растранжиривают правленцы, то взяли и сожгли всю коперацию, закрыв этим все свои убытки в мастерстве своей торговли, а теперь, знамо дело, с нас, с пайщиков пай надо драть. В общем, не правители, а грабители! — костеря и нелестно отзываясь о правленцах кооператива, злобно возмущался отец. — Да и про сам товар скажу, при изобилии товаров в продаже, люди покупают их не торопясь, с выдержкой приглядываются, осмысленно приценяются, а при нехватке товаров покупатель берет то, что ему предложат, зато и разбирают все нарасхват, не обращая внимания на качество и цену. При изобилии товаров их покупают, а при нехватке их достают! При изобилии товары продают напоказ, а при недостатке их из-под прилавка выбрасывают. Недаром на базарах появилось много барышников и спекулянтов, вот они так дерут с православных людей, без стыда и совести! А в Арзамасе, в магазине однажды ходовой товар давали, так я хотел тоже купить, а меня в очереди так сдавили, что я еле оттуда выбрался! А все за свои трудовые денежки такие неприятности принимать приходится. Да и деньги-то что-то не стали в кармане удерживаться, то купишь чего, то взаймы кому дашь, сколько-то их за людями-то пропало! Один Кузьма Оглоблин восейка задолжал мне полтинник, а спросить долг как-то совестно. А вот такие, как Кузьма, берут в долг без всякого зазора совести. Им дай, а с них не спрашивай. Они только и глядят, как проехать на чужбинку! Да мало того, они со своей больной головы иногда на здоровую сваливают. И упрекнуть честного человека для них ничего не стоит. От них и такое можно услышать: «Какой все же ты жадный, уж из-за гривенника разговор заводишь!» А сами же из-за этого самого гривенника готовы целый час разговор вести, выпрашивая его у кого-нибудь в долг, да еще с преднамерением не вернуть долга! Ладно, хоть мы не поробили, хлеба-то подкупили, а с ним гоже с хлебцем-то! Пошел в мазанку, наклал полную бадейку муки и попекай хлебец и поёдывай его себе на здоровье! — с достоинством закончил свою длинную речь отец.

Весенний сев. Ершов и лошадь

С юга настойчиво и неотступно напирала настоящая теплая весна. Утихомирились хлопотливые и горланистые грачи, усевшиеся по своим гнездам, лохматыми шапками, виднеющимися в кронах еще не обросшихся листвой берез и вётел. По лесным опушкам и урёмам запели певчие птицы. Пахать мужики выехали за две недели до Пасхи, которая в этом году пришлась на 4 мая. С севом ранних яровых управились до Пасхи, так что Пасху встречали радостно и беззаботно. Вот наступила и Пасха, Народ, побывав на торжественно-ликующем богослужении в церкви, благоговейно насыщавшись после поста, благочестиво разговлялись скоромною пищею.

— Чтобы после поста, брюшенько не болело от жирной пищи, а вы съешьте-ка перед обедом-то частичку соленого огурчика, — поучительно предложила бабушка Евлинья за столом своим внучатам. — Я всегда так делаю, зато у меня и поносу не бывает.

— Ты, бабыньк, все чего-нибудь да выдумаешь, и так 48 дней постились, а ты разговляться-то предлагаешь начать с огурца, — высказал свое недовольство Санька. — Вот всего как прошло три дня был тоже праздник 1-е Мая, а мы ели постную похлебку, — возмущался Санька.

— А по-твоему, что в тот день наломиться бы до отвала, ведь 1-е Мая был как раз в Великую Среду, а в этот день Иуда Христа предал!

— Да и вообще-то ваш 1-й май нам ничего не дал, а Пасха для нас дала радость сердцу и душе наслаждение! — высказал отец всегда недовольному грамотею Саньке.

Всю пасхальную неделю под колокольный трезвон у людей со стола не сходит изысканная, скоромная пища под маркой «ешь наотвал». Как-то на Пасхе к Савельевым пришел Кузьма Оглоблин, чтобы попросить у Василия Ефимовича денег взаймы на корову. Они обедали, всей семьей сидели за