Кто та фурия, что отвесила ему пощёчину, пригрозила адвокатом и оттолкнула Аврору? Жена? А эта с ребёнком, похожая на студентку? Любовница?

Тема измен звучала сейчас для Авроры особенно актуально и болезненно, поэтому она выбрала вариант «жена и любовница». Тяжёлый вздох сорвался с губ.

«Значит, козёл, такой же как мой муж», — сделала неутешительный вывод Аврора и пошла к выходу на посадку, погрузившись в свои безрадостные мысли.

Что муж Авроре изменяет, понять было нетрудно. Но, как и каждой влюблённой дурочке-жене, что узнаёт обо всём последней, ей, наверное, просто не хотелось верить, что десять лет брака были не красивой сказкой — отвратительным фарсом, одной бесконечной ложью, которой всё это время Аврору кормил муж.

Не хотелось верить, что её муж, великолепный Валерий Романовский, умный, красивый, талантливый, взрослый, сейчас, в пятьдесят шесть владелец сети клиник эстетической хирургии, в одной из которых оперировала Аврора, а тогда преподаватель медуниверситета, профессор Романовский, который стал её первым мужчиной, и в которого она без памяти влюбилась, всё так же увлекается студентками, ассистентками и всеми прочими юными длинноногими особами.

Аврора долго стояла в начале салона, на всякий случай делая вид, что трёт висок, на самом деле прикрываясь рукой, пока в узком ряду кресел размещали женщину на костылях и ногой в гипсе.

А когда самолёт взлетел, забившись в угол к иллюминатору в последнему ряду кресел у туалетов, где даже спинки не откидывались (сама попросила это место), Аврора смотрела на крылатую тень, что скользила над городом, на блики, что оставляло на куполах церквей вечернее солнце, на тёмную воду Невы и вдруг испугалась, что больше не вернётся.

Что, написав заявление на развод, она летит к родителям на майские праздники не проведать и лично объяснить, что её, возможно, посадят, не «подумать, прийти в себя и перестать истерить», как посоветовал муж — прощается навсегда.

Уже никогда она не увидит их с Романовским большой красивый дом на берегу Финского залива, сосновую рощу, в которой иногда бегала по утрам, но чаще просто гуляла, песчаный пляж, куда приходила подумать и посмотреть на волны, кабинет в клинике, где проводила большую часть дня, а порой и все выходные.

Что запах тёплой, только что из автоклава, одежды, звон инструментов, писк коагулятора, сизый дымок над ним, сияние многоглазых ламп и мониторов над хирургическим столом — её любимое место в больнице — операционная, станет для Авроры лишь воспоминанием.

Недоступным, недосягаемым миром, в который ей больше нет входа.

Нет, потому что она совершила ошибку. Непростительную ошибку. Глупую. Чудовищную. Из-за которой умер человек. Хороший человек, который хотел жить, который ей поверил, а она…

Аврора машинально плотнее надвинула на глаза кепку, хотя весь ряд кресел от иллюминатора до иллюминатора был пуст. Скоро самолёт наберёт высоту, табло «пристегните ремни» погаснет, к туалету потянутся пассажиры — ещё кто-нибудь узнает, рассудила она и стянула только капюшон, оставшись в очках, словно яркое солнце, опускаясь к горизонту и оставаясь позади, на западе, слепило через иллюминатор.

Её фото напечатали во всех газетах, её ошибку назвали «преступной халатностью» и осветили во всех центральных СМИ. На неё заявили в прокуратуру и выдвинули иск на беспрецедентную сумму пятьдесят миллионов.

Что муж ей изменяет, Аврора узнала, когда всё это началось.

Её жизнь рушилась, если не сказать точнее — рухнула.

Но всё, чего она хотела сейчас: поставить её на паузу и хотя бы выспаться.

Она всё признает: свою ошибку, свою несостоятельность, как хирурга, своё фиаско, как жены. Она со всем согласна — только дайте передышку.

«Может, хоть здесь получится поспать», — посмотрела Аврора на забытую стюардессой стопку пледов на пустом кресле. После бессонной недели, на которой сбылись все её самые страшные кошмары и от недавней счастливой жизни не осталось и следа, перспектива положить голову на эту стопу и забыться выглядела, как никогда заманчивой…

Глава 4

— Простите, здесь свободно? — прозвучал над головой мужской голос.

Чёрт! Когда разбуженная вопросом Аврора очнулась, задремав во время набора высоты, уже и пледов не было, и на трёх креслах в соседнем ряду, подняв подлокотники, растянулся какой-то дядька.

Оценив не самое дружелюбное выражение лица Авроры спросонья, потенциальный попутчик виновато оглянулся:

— К сожалению, место у запасных выходов занять нельзя, женщину с ребёнком я тоже беспокоить постеснялся, но если вы против…

— Садитесь, конечно, — перебила Аврора, снимая очки.

Она так долго думала с ответом, из-за чего мужчина стал вынужденно оправдываться не потому, что против, а потому, что растерялась — у её кресла стоял тот самый мужик, за жизнью которого она невольно подглядывала в аэропорту.

«Чудесная малышка, жена, любовница, извинения. Красивый мужик. Вроде ничего не забыла», — мысленно усмехнулась Аврора.

— Далеко летите? — спросил он, с трудом запихивая длинные ноги в узкое пространство между сиденьями.

— А вы? — улыбнулась Аврора, подразумевая нелепость вопроса, но потом сама себя опровергла, вспомнив, что самолёт делал техническую посадку в Екатеринбурге, а значит, часть пассажиров выйдет там, а часть отправится дальше.

— До конца, — ответил мужчина.

— Я тоже, — кивнула Аврора.

Понадеялась, на этом разговор будет исчерпан: она достала из кармана телефон, мужчина пришёл с ноутбуком в руках. И какое-то время они действительно молчали, каждый занятый своим гаджетом, но потом он уронил на пол между ними наушник, нагнулся.

Аврора невольно улыбнулась: в его густых тёмных волосах, подстриженных длинно и слегка взъерошенных, застряла блёстка — маленькая серебряная звёздочка из аппликации на кофточке у девочки.

— Простите, — едва не ткнулся он лицом в её колени.

От запаха его одеколона, приятного, мужского, незнакомого, а может, от вида этой невинной звёздочки у Авроры невыносимо заныло в груди.

Как же она хотела какую же славную девочку с тёмными кудряшками, как в детстве у Романовского, или мальчика с васильковыми глазами, как у неё.

Но муж был категорически против.

— Аврош, ну разве нам плохо вдвоём? — кривился Романовский. — Ну, честное слово, что за средневековые пережитки: семья, дети, быт. Неужели обязательно обременять себя стиркой, готовкой, пелёнками? Изнурять организм беременностями, портить родами? Посмотри, какая ты у меня красавица, — вёл он пальцами по её шее, груди, животу, — с фарфоровой кожей без единого изъяна. А эти потрясающие льняные волосы? Я не готов ими жертвовать ради какого-то спиногрыза. Хватит того, что я позволяю тебе работать, — отшучивался он.