керосином. Если честно, то пахло мочой и потом и всякой другой вонью, но кто его знает, может, в Японии к керосину какие ароматизаторы добавляют. Едят же их соседи тайцы дуриан. Фрукт такой, серу содержащий, а потому всякими соединениями, серу включающими, пахнущий. Сероводородом, например. «Это может быть похоже на поедание тухлой селёдки с плесневым сыром над открытым канализационным люком», — так воспринимают дуриан европейцы. А местным нравится. А тут керосин ароматизировали мочой — ничем не хуже.

Владимир Ильич отступил на шаг, заодно и дожо оглядывая. Всё страньше, чем раньше. Это явно была тюремная камера. Грубые стены, сложенные из хреновенько обтёсанных камней, нары двухэтажные деревянные с двух сторон, и с верхних полок таращатся зрители — и все как один с «причёсками» на голове. Большая бадья в углу, из неё, поди, и несёт керосином ароматизированным. Пол весь соломой «застелен», но не больно густо, сквозь прорехи виден тот же камень. Уютно.

Двое из ларца одинаковых с лица сделали ещё шаг к Левину.

— Вы правила-то объясните⁉ Вадза-ари за какое действие, нужно ли при кока удерживать десять секунд соперника.

Не услышали.

Глава 2

Владимир Ильич

Событие третье

Дорога, лишённая препятствий, обычно ведёт в никуда.

Наблюдение Дефалькуа

Остерегайтесь того дня, когда вам не о чем будет поскулить.

Закон Крэнске

Тактику новые противники выбрали слабую. Они выстроились в колонну. В колонну по одному. Впереди оказался буши (воин) со свёрнутым носом и рассечённой губой: пластический хирург, что губу зашивал, явно был с глубочайшего похмелья — руки тряслись, и директор клиники его потом точно уволил, выплатив огромный штраф этому буши. Дубинки были немного похожи на бейсбольные. Чуть короче и потолще. Стоящий во главе колонны супротивник попытался ткнуть дубинкой в живот Владимиру Ильичу, но тот легко отпрыгнул назад. Нечёсаный блондинистый воин тогда размахнулся и попытался переломить Левину ключицу. Так себе получилось. Потолок низковат в этом дожо. Дубинка врезалась в него, деревянную труху высвобождая. Она и просыпалась, соблюдая закон всемирного тяготения, на блондина. Буши отвлёкся и получил плевок в лицо с верхних нар. Старый тренер недовольно поморщился — что за порядки у них тут в Японии, некрасиво себя зрители ведут. Ну да в чужой монастырь…

Оттерев плевок рукавом, первый в колонне блондин повторно замахнулся дубинкой. Левин второго плевка ждать не стал, он, чуть присев, поднырнул под руку с дубинкой и, взявшись за воротник куртки соперника, подвернулся и провёл замечательный бросок через плечо с колена. Уке (партнер, на которого направлено действие, атакуемый) красиво полетел головой вперёд и забурился под нижний ярус деревянных нар. Бумс! Это он там в каменную стену нечёсаной тыковкой бумкнулся.

— Юко (оценка броска, высокое техническое действие)! — привычно выкрикнул Владимир Ильич.

— Кар мар кар вар бар нар. Бла-бла кар, — зарычал второй в колонне и, так как был явно умнее первого, то дубинкой махать не стал, он стал изображать из себя Джеки Чана — ногами пинаться.

— Просил же правила объяснить, — недовольно буркнул Левин, снова отступая к нарам.

И тут Аматерасу решила за недозволенный приём наказать Джеки. Первый нечёсаный стал задом выбираться из-под нар и пятую свою точку прилично так отклячил. Бумс! — и при очередном замахе ногой партнёр впечатал ему прямо по… В междуножие попал.

— И-ии… Хрюк, — сказал ушибленный и полез назад под нары, бочком эдак.

— Кар мар вар. Соре мадэ (конец встречи), — прокомментировал Владимир Ильич

— Вар! Мар! — и, забыв про ноги и дубинку, второй буши, раскрыв объятия, бросился на Левина.

Ну, раз так можно, то Ильич и не стал новые сущности городить. Бамс — и его колено второй омлет организовало в этом дожо.

— И-ии… У-уу…

— Хики-ваки (ничья). Ребята давайте жить дружно⁈ — отпнул дубинку от ёрзающего по полу и разбрасывающего солому уке (противника) Владимир Ильич.

— Кар мар кар вар! — заорали головы с нар.

Радовались победе их борца. Явно за сокамерника же болели

Бумс. Это, расслабившись, Левин пропустил момент, когда первый из вошедших в камеру пришёл в себя, подобрал чью-то валяющуюся на полу дубинку и, подскочив к пенсионеру, врезал ему по кумполу. Искры сыпанули из глаз у Левина, да густо так, можно и солому подпалить тут. А потом темнота на него навалилась. Не чувствовал Ильич, как, свалив на пол молодецким ударом в висок, победитель стал пинать ногами его тушку, куда достанет. А потом к нему и очухавшиеся другие блондины присоединились. Остановил это буйство окрик из-за двери. В проеме на минуту показалась очередная лохматая голова, она ещё раз каркнула и, отвесив по завершающему пинку, троица нечёсаных блондинов, подобрав дубинки, вышла из камеры, а после с ужасным грохотом дверь за собой закрыла. На зрителей с потолка посыпалась труха, а за забранным решёткой большим окном на солнце наползли тучи, погружая опустевшее дожо в полутьму. На татами в полутьме этой лежал, свернувшись в позу эмбриона, Владимир Ильич Левин, не подавая ни малейших признаков сознания.

— Эй, колдун, ты зывой?

Кто-то потряс Левина за плечо. Хрен там.

Кто-то потряс Владимира Ильича за отпинанное плечо снова. Больно.

— Больно! Плешь тараканья! Аккуратнее нельзя⁈

— Зывой, блатцы. Зывой колдун, — радостно сообщил трогальщик, наплевав при этом в ухо Ильичу.

— Чего ему сделается? Колдун — он и есть колдун. А ты видал, Ерким, как он стражника под нары запустил, так и гвардейцы не могут. Колдовской приём.

— Может и колдовской, — бас ответившего был степенный, архиерею впору.

— Глупендяй, ты Кобрун, это у него случайно вышло.

— Ах ты, мышь волосатая! Сам ты жабчерица пупырчатая. Сам — глупендяй. А это точно колдовской приём, скажи ему, Ерким.

— Может и колдовской. Фоня, дай колдуну воды, там под окном кринка.

— Сейсяс. Сейсяс напою тибя, колдун. На спину волоться. О сё, пей. Знатно эк тибя опупенец кливоногий плилозил сзаду дупинкой.

Владимир Ильич с помощью глупендяя Кобруна и шепелявого Фони перевернулся на спину и жадно припал к глиняному черепку, возможно и бывшему в детстве кринкою. Вода ворвалась в пустыню Гоби, что образовалась у Левина вместо полости рта. Хорошо. Ещё бы всё тело не болело, и глаза видели, и вообще хорошо.

— Ерохвост (задира, спорщик), — бас прямо в мозг вклинивался или ввинчивался, — Кобрун, положите колдуна на нары и укройте. А то не дотянет до костра.

Костра? Тут вечером костёр разводят, чтобы согреться? Прямо в помещении? С соломою на полу? Нет, точно пожарный инспектор тут деньги зря получает. 

Событие четвёртое

Надёжность оборудования обратно пропорциональна числу и положению лиц, за ним наблюдающих.

Закон Уатсона

Владимир Ильич проснулся от возни под боком. Не в переносном смысле — в прямом. Прямо вплотную к нему кто-то ворочался. Было не то чтобы холодно, но прохладно, и только правый бок, к которому кто-то пристроился, находился в комфортных условиях. Тепло, и мухи не кусают. Кусали с другого боку и за ноги ещё, и это были не мухи. Насекомые точно, но не мухи. Откуда в такой холод мухи⁈ Клопы? Вши? Блохи? Вспомнилось смешное прозвище собаки у них во дворе в детстве — Чухоблох.

— А у тебя харя не треснет по диагонали зигзагом⁈

Тот самый всепроникающий бас отвлёк от мыслей о царстве таксонов, к нему, кажется, клопы относятся.

— Я зе колдуну плосу.

— Злыдень ты, Фоня, писюкавый. На кой ему еда, его сожгут завтра поутру. Думаешь, сытому гореть приятней?

— Селовек зе…

— «Селовек». Тьфу. Человек. А чё, на, дай ему кусок лепёшки, а то проклянёт ещё.

— Так и тибя завтла повесят. А пусть он вилёвку плоклянёт. Она и полвётця. Слысал я, сто два лаза не весают. На католгу тоди услют, как нас.

— Изыди. Какое тебе до меня дело⁈

— Ты — селовек. Каздый селовек наполняит мою зызнь светом.

— Тьфу. Возьми кусок лепёшки и проваливай.

Левин открыл глаза. Он лежал на нижних нарах под тряпицей какой-то и этой же тряпицей был прикрыт сопящий рядом индивид. Ныло всё тело. Ильич попытался вспомнить, с чего бы это. Помнил, что