жизни есть несколько людей, которые, как я люблю говорить, сделали из меня человека. Во-первых, это главный редактор моего первого телеканала Лариса Михайловна Соловьева. Я, прыщавый первокурсник, буквально трепетал перед ней. Многие правки и даже ее почерк помню до сих пор. Во-вторых, это сценарист, редактор, президент телекомпании «Цивилизация» Лев Николаевич Николаев. Именно он заразил любовью к документальному кино. Помню чудовищное ощущение: мне казалось, что Лев (его за глаза все так и называли — просто Лев) говорит на каком-то неведомом мне языке. Характер, перипетии, драматургические возможности, фабула, интрига. Всё это было вроде как ясно — интуитивно я этим давно пользовался — но как-то не до конца понимал. И это было ужасно обидно. Поэтому твердо решил идти учиться дальше — во ВГИК. Собственно, мой вгиковский мастер Александр Эммануилович Бородянский — третий из тех людей, кто сделал из меня человека. Я натура рациональная, меня хлебом не корми — только дай построить какую-нибудь схему, вывести формулу, проанализировать структуру. Бородянский всё это отрицал. Он говорил — я отвергаю теорию. Тогда мне казалось это диким, а потом я понял, что это и было самым главным в кинообразовании. Выверенная структура — это, на мой взгляд, полдела. А ты попробуй сделать так, чтобы эта структура была а) нестандартной и б) ненавязчивой, то есть, чтобы не было видно швов, чтобы структура была не поверхностным, а глубинным уровнем сценария. Бородянский вертит структурой, как хочет. Не она им, а он ею. И это, по-моему, высший пилотаж.

Олег Сироткин («Подарок с характером», «Свои дети», «“Кедр” пронзает небо», «Дом малютки», «Завещание Ленина», «Охотники за иконами»):

Чтобы ответить на этот вопрос, надо сделать небольшое отступление: я влюбился в кино, когда мне было 12. Произошло это за границей, в Польше, куда родители уехали в командировку. В чужой стране мне было плохо: дома родители постоянно конфликтовали, на улице мальчишки-поляки меня, русского, воспринимали крайне враждебно (дело было в 1985-м). Единственное место, где я обретал покой и счастье, стали кинотеатры. Так советский школьник однажды эмигрировал на целлулоид. Навсегда. С 12 лет я стал грезить о том, чтобы стать «directed by»... Но, вернувшись в Москву, в 91-м и, наслушавшись разговоров о том, как сложно поступить на режиссерский во ВГИК, я с перепугу решил податься на сценарный. План был такой: мол, стану сценаристом, а там до режиссерского кресла — рукой подать. Документы во ВГИК возил два раза. Первый — пытался поступить в мастерскую Юрия Арабова и Татьяны Дубровиной. Не хватило одного бала до зачисления. Отчаялся, хотел все бросить, заняться чем-то другим. Но однажды встретил парня, с которым вместе сдавал вступительные экзамены, и узнал, что Юрий Николевич разрешает приходить на мастерство «людям с улицы». Пришел. Арабов вспомнил меня, по-дружески отнесся. Я стал ходить на занятия по мастерству вместе с его студентами. Писал этюды, участвовал в коллективных обсуждениях. Через год снова подал документы на сценарный. В итоге был зачислен в мастерскую Анатолия Степанова и Натальи Фокиной, но с правом «обучения мастерству по индивидуальному плану у Ю. Арабова и Т. Дубровиной». Сложный, извилистый был путь. Своих мастеров считаю превосходными педагогами, давшими мне путевку в жизнь. Безо всякого пафоса говорю: именно они научили меня придумывать сюжет, видеть его в событиях, которые тебя окружают. Юрий Николаевич непревзойденный мастер в том, как развернуть историю, чтобы она заиграла всеми гранями интриги и смыслов, чтобы она стала по-настоящему интересной и глубокой. Еще один аспект обучения у Арабова: он часто сравнивал наши сюжеты с лучшими образцами мирового кино. Я был поражен: мне казалось немыслимым: то, что выходило из-под пера 20-летнего писаки сравнивают с работами прославленных мастеров Голливуда. Такие сравнения очень высоко подняли планку требований к своей работе, научили все делать «по гамбургскому счету»...

Катя Шагалова («Берцы», «Собака Павлова», «Однажды в провинции», «Девичья охота», «Новая жизнь сыщика Гурова. Продолжение», «Примета на счастье»):

Училась я во ВГИКе, чем горжусь. У Анатолия Яковлевича Степанова, к сожалению, покинувшего нас этим летом, и Натальи Анатольевны Фокиной, дай ей Бог здоровья. Низкий им мой поклон всегда и за всё, что делаю. ВГИК, кто бы что ни говорил, это мощь. Это энергия родоначальников нашего кино, действительно, энергия тех, кто находился в этих стенах. Это эгрегор, они нам, ВГИКовцам, помогают. Начиная с Эйзенштейна, Герасимова, список можно продолжать. И мы должны быть им благодарны каждый день. Я никогда и никому не позволяю в своём присутствии плохо говорить про ВГИК. Это альма-матер. Для меня действительно так. Кто знает, тот понимает, о чём я. А если нет — история кино к вашим услугам. В кинообразовании самым важным было присутствие тех, кто это кино, собственно, создавал. Или учеников тех, кто создавал. Прямых наследников Знания. Знаменитые ВГИКовские байки мастеров на занятиях — это и есть форма передачи знаний. Можно триста раз посетить семинары Макки (которого очень уважаю), но и десятой доли того не получить, что на мастерстве во ВГИКе тебе через байки расскажут. Это входит каким-то образом в тебя, это перекод, изменение твоего молекулярного состава. Так что, если есть возможность, ходите хоть как, хоть «вольниками» на занятия по мастерству во ВГИКе, там есть вроде сейчас открытые лекции. Ловите последних из могикан. Вы больше получите, чем из ста учебников, это работает, правда.

Нана Гринштейн («Питер FM», «Плюс один», «Анна Герман. Эхо любви»):

Училась у Арабова в его самой первой мастерской, 1992–1996. Училась я плохо и практически ничему не научилась, как ни старались мастера, Ю. Н. Арабов и Т. А. Дубровина. Во всяком случае, так мне кажется самой. Что училась я плохо. Единственное важное, чему я научилась и без чего вообще дальнейшие труды на кинопашне были бы бессмысленны, — это что, про что и зачем стоит писать. А технологически я ничего особенного не постигла в силу лени и отсутствия природной драматургической закваски. Но на самом деле настоящей учебой была работа в кино, общение с режиссерами и вообще с представителями других цехов. Общение с коллегами-сценаристами никогда не давало мне так много, как общение с режиссерами, продюсерами, художниками, вторыми режиссерами и т. д. Как мне кажется, только понимание процесса делания кино может научить писать сценарии, которые могут быть качественно воспроизведены на экране. А если и не качественно воспроизведены, то хотя бы вызвать у режиссера желание их воспроизводить. Мне кажется, это важнее всего, чтобы сценарии сценариста режиссеры хотели снимать. Чтобы прочитали и захотели вот именно это снимать, чтобы