Шрифт:
Закладка:
Тянулись дни службы, Герби уже и забыл про прошлое, иногда напоминавшее о себе кошмарами. Мальчик был здесь на своем месте, его любили, дарили тепло и ему совсем не хотелось обратно. Хотелось ему, чтобы так было всегда и ему это твердо обещали.
Разведчики любили рассказывать Грише о своих хитростях, травить байки о походах в немецкий тыл. Их часто приносили в санбат ранеными, лежать было скучно, вот и рассказывали мальчишке, у которого просто никого не было. Младший уже сержант медицинской службы, награжденный за свое бесстрашие, охотно слушал и мотал на то, чего у него пока еще не было. А вот доктора занимались с ним серьезно и анатомией, и физиологией, и пропедевтикой, и десмургией, и даже латынью. Так что через два года войны мальчик уже мог принимать самостоятельные решения на сортировке раненых.
Его, конечно, перепроверяли, постепенно убеждаясь — он действительно может, поэтому все чаще просто доверяли. А еще была Верка, ставшая Грише семьей, согреть мальчика старались все, но Верка — это была отдельная история. Поэтому мальчик считал, что просто обязан защитить и ее, и других девушек, отчего лез на передовую наравне со всеми.
— Смотрю, фриц стоит, — рассказывал дядя Саша, он был разведчиком. — Да толстый такой…
— Толстого тащить, наверное, тяжело, — со знанием дела вставил Гриша.
— Сам побежал, как гранату увидел, — хмыкнул разведчик. — Ну а то, что она без запала, ему не видно было, — разведчики рассмеялись.
— Лисицын! К командиру! — воскликнула Верка, молодая совсем медсестра, обожавшая покомандовать.
Только вечерами девушка, бывало, плакала. Однажды Гриша увидел и, хотя Верка накричала на него потом, но тогда он просто сел рядом и погладил, как когда-то, в самом начале, гладили его. Он рассказывал, что война закончится, наступит счастливая жизнь и все-все будут радоваться. Мальчик очень хорошо понял, что девушка прятала свое горе за самоуверенностью, просто заглушая свою боль… Не она была первой, да и последней тоже…
— Мы перебазируемся, — сообщил капитан медицинской службы маленькому солдату. — Проследи за формированием колонны и припасами.
— Есть, — ответил Гриша. Смысла в этом приказе было немного, но он позволял держать мальчика под присмотром, что младший сержант отлично понял. И был благодарен за то, что ему нашли дело, а не просто сказали «сидеть тут и не мешать».
Долгие версты войны… Американские грузовики шли по запыленной дороге вслед за передовыми частями, чтобы развернуть полевой госпиталь. Прошла пора горьких отступлений, окружений, оставленных городов и деревень, теперь Красная Армия забирала свое, и мальчик, глядя, как их встречают, понимал многое… А потом он слушал… Плачущие люди обнимали маленького солдата, как и других, благодаря.
— Надо же, такой маленький, а уже солдат, — умилилась женщина, выглядевшая очень старой. — Кушай, мальчик, кушай, — погладила она Гришу по голове, не вызвав отторжения. — Как только мамка-то отпустила…
— У меня нет мамы, — вздохнул младший сержант. — Ни мамы, ни папы, только санбат.
— Все война проклятая, — всхлипнула женщина, глядя на сироту, обогретого солдатами. — Когда она уже закончится…
— Скоро, бабушка, скоро! — уверенно произнес Гриша. — Скоро мы доберемся до самого логова и придушим гадину!
Война учила его ненавидеть. Гриша и представить себе не мог, что может быть именно так. Сгоревшие деревни, воющие от горя женщины в черном, виселицы и… детские тела. Часто — изломанные последней мукой. Фашисты оказались гораздо страшнее всего, что видел и знал Герби Дэрби, ставший Гришей Лисицыным.
Глава 2
В это страшное место солдаты ворвались на рассвете, убивая палачей в черной форме. Это был первый детский лагерь, увиденный Гришей. Самый первый, а их было еще впереди великое множество. Недалеко от деревни Красный Берег, опутанный колючей проволокой, стоял лагерь, в котором мучили и убивали… детей.
О том, что пускать в это место воспитанника не стоило, плачущие медсестры подумали слишком поздно. Выживших детей — истощенных, голодных, больных уже вывозили, и они лежали в палатках санбата, где медики пытались их спасти. Удавалось это не со всеми, ведь звери в черной форме выкачивали из детей кровь, чтобы перелить своим солдатам. Услышав от какого-то мальчика, что неделю назад привезли новеньких, пойманных гестапо, и кто-то еще, может быть, жив, Гриша помчался в лагерь со всех ног, чтобы спасти, ведь он был воспитанником санбата, обязанным спасать своих от этих.
Он нашел их. За бараками в большой яме лежали груды голых обескровленных мертвых детских тел с характерными разрезами на ногах. Потом уже Гриша узнал, как палачи сливали детскую кровь, но тогда он просто замер, прикипев взглядом к девочке, в таких глазах которой отражалось весеннее небо. Не веря тому, что видел, мальчик упал на колени, и дикий крик пронизал тишину мертвого лагеря. Этот крик, почти вой, полный такого искреннего горя, что сжималось сердце, услышали и солдаты, и медсестры, немедленно сорвавшись с места. То, что видел Гриша, просто не могло быть, но оно лежало перед ним… Обескровленные тела и кого-то смутно напоминавшая ему изогнутая в последней муке девочка.
Гриша выл от страшного горя, не в силах сдержаться. От срывал горло криком, когда его нашли солдаты, вытащив затем из ямы. Глядя на множество тел, плакали даже закаленные боями седые мужчины. А мальчишке дали спирту, чтобы успокоить. Ведь раньше он такого не видел. Совсем юный солдат понимал, что сотворивших такое нужно просто уничтожать, ведь они нелюди!
— Они все должны умереть! — боль обратилась в ненависть. — До последнего человека!
— Ох, Гришка… — обнимала его тетя Нина, сына которой утопили фашисты во время эвакуации. — Сколько нам еще боли увидать придется…
Мудрая женщина понимала, что говорила… Солдаты шли по Белорусской ССР, на каждом шагу встречая следы страшных зверств. Казалось, именно белорусы что-то сделали немцам, ибо их уничтожали с такой же яростью, что и евреев. Сгоревшие деревни, детские лагеря по выкачиванию крови, сотни погибших… Гриша уже не мог плакать, зато всей душой желал убить хоть одного «фрица».
Однажды в бою мальчик подхватил тяжелую еще для него винтовку, начав стрелять. Снаряд попал прямо в траншею, убив многих, и немцы могли бы прорваться, если бы не остро ненавидевший их ребенок. Гриша целился и стрелял, стрелял, стрелял, пока не подошло подкрепление с других участков. И столько было ненависти в нем самом, что враг не прошел. Он стрелял и плакал от злости, от своего желания унести с собой побольше врагов.
Эта девочка появилась в санбате потому, что ее нельзя было транспортировать. Фашисты надругались над
