Шрифт:
Закладка:
…Наконец-то каникулы! Я вышиваю в кругу своих подруг. Они тоже – кто крестиком, кто гладью – искусно выводят узоры на белой ткани. Так татарские девушки всегда коротали вечера – вышивая целомудренно-красивые девичьи беседы, в которые вплетаются то нежные нити задушевных тайн, то яркие всполохи смеха, то мотивы национальных песен. Мы обмениваемся новыми узорами и нитками мулине, как коллекционеры марками. Вышивки можно подарить родственникам – они украсят ими стены, или отдать маме – она их сохранит на память. У нее их уже много – я люблю вышивать. И шить я тоже люблю – модные наряды для себя шью сама, маме уже легче. Хотя она продолжает меня наряжать – поскольку работает в сфере торговли, у нее есть возможность, в отличие от других, приобретать со склада импортный товар, и на мне всегда добротная, изысканная одежда. Иголка порхает в моих пальцах, прокладывая стежок за стежком – шаг за шагом, мгновенье за мгновеньем – я вышиваю свой путь, свою судьбу…
…Я плачу – опять не поняла половины, из того, что мне сказали. В прежней школе, где мы учились на татарском, я всегда получала только «5». Здесь, в Бондюге, куда мы переехали, другая школа и другие дети. И я язык другой – непривычный для меня. Зато это центр, как говорит мой папа Хасанзян – главное место в районе, и я должна научиться говорить по-русски. Мама говорит, что русский язык здесь и в окно, и в дверь сам лезет, так что научишься, никуда не денешься. Прошло уже полгода, и я уже не плачу от отчаяния, но все равно обидно! Но папа прав – я должна справиться, и я справлюсь!..
…Я иду в школу, зная, что увижу его. Эта мысль меня согревает, она меня волнует – мальчик мне нравится, но виду я не подаю. Я тоже нравлюсь многим из одноклассников – я знаю это, но близко никого не подпускаю, если кто пытается подойти ближе – грублю. Любить можно и глазами. Можно и нужно. Только вот где-то внутри живет исконная девичья потребность в настоящей любви, неповторимой и большой. Я ее еще встречу. А пока я не буду торопиться – себя надо беречь для единственного – тогда это будет правильно, тогда и будет счастливая жизнь вдвоем…
Я вздрагиваю и просыпаюсь от мысли, пробившейся даже в мой беспечный, безмятежный сон: «Как он?!» Как там Альфред, мой любимый, мой единственный, мой надежный и сильный?! Я сейчас сильнее, я знаю, что выживу, а он?! Мне говорят, что он в другой клинике. Что его состояние стабильное. Стабильно тяжелое. Он в коме. А мне сделали операцию на позвоночник. Мы врозь, соединенные общей бедой и любовью.
–Анзия, пойдем сегодня в кино?– ее голос выдавал неожиданное нетерпение, удивившее ее саму.
Неужели дело было в том, что сегодня, выйдя в магазин за хлебом, она увидела Его? Он стоял через дорогу возле милицейского участка – высокий, подтянутый, в белой рубашке, при галстуке. Рядом с ним второй столь же импозантный незнакомец – ростом пониже. «Если приехали погостить, то придут в клуб на фильм – куда же еще здесь пойти»,– подумала заинтересованная Флора. И не ошиблась – они пришли и сели в 11-ом ряду. И на следующий день. И все последующие дни. Кто они, как их зовут, откуда приехали и по какой причине они здесь? Заинтригованная Флора терялась в догадках, «Студент»,– думала она, замирая от одной мысли. Ей всегда нравились умные, образованные, ухоженные парни, а для их райцентра они были как герои фильма – другого, отличного от их повседневных будней, интересного, яркого, наполненного высшим смыслом и содержанием. И вот две киноленты пересеклись – и кадр стал совместным, объединяя их в пространстве тесного клубного зала. Прекрасный незнакомец продолжал приходить и садиться на 11 ряд, не замечая ее – школьницу выпускного класса, готовую уверенно выпорхнуть из одного фильма в другой.
–Смотри, смотри – они тоже пришли!– Анзия захлебывалась от эмоций, толкая Флору в бок.
Кто бы мог подумать: «студенты» пришли на новогодний школьный бал-маскарад! Да не одни! Высокий – со школьной пионервожатой, другой – с учительницей по музыке. Толпа одноклассников заколыхалась от разговоров, волна которых донесла до Флоры обрывочные сведения: он – Альфред, работает помощником прокурора… С бала им возвращаться было в одну сторону, и шли они параллельно, но не рядом – по разным сторонам улицы. Он освещал девочкам дорогу фонарем, не догадываясь, что этого света ей хватит на целый год.
За этот год Флора успела окончить школу и поступить на вечернее подготовительное отделение Казанского государственного финансово-экономического института – куда же еще, чтобы стать бухгалтером, как мама? Только теперь уверенно перестукивали не костяшки деревянных счетов, а ее каблучки – по городским мостовым…
…В этот день он заметил ее сразу. Она тоже ждала трамвай на остановке Пионерская. Людей было мало, и предновогодний снег красиво штриховал искристо-белым фон городского казанского пейзажа. Девушка, сказочной Снегурочкой вписавшаяся в него, была красива. Заговорить с ней он не решился. А она вдруг спросила сама: «Вы не из Бондюга?». «Да, я оттуда»– обрадовался он завязавшемуся разговору, продолжившемуся в подъехавшем трамвае. Девушку звали Флора, и она согласилась встретиться с ним на следующий день. Он горделиво улыбнулся и уверенно шагнул в заискрившийся новым светом зимний вечер…
–Поехали домой, билеты я уже купил,– он, как и всегда держался уверенно и обо всем успел подумать заранее.
У Флоры заканчивалась зимняя сессия, и отдохнуть дома вполне отвечало ее планам. Девушка не отказалась и прийти к нему в гости. Визит оказался интересным. Она с изумлением взирала на мусорное ведро, которое Альфред поставил посреди комнаты. В руке он держал кипу конвертов – толщиной сантиметров 30, не меньше.
–Слушай и смотри,– самоуверенно заявил он, открывая первый конверт.
Слова дышали любовью и нежностью, но осыпались ненужными мелкими клочьями в мусорное ведро. Первое, второе, третье… «Сколько же их у него было»,– подумала Флора, испытывая невольное сочувствие к этим девушкам, обрывки чувств которых – таких разных и таких схожих – складывались сейчас общим белым сугробом на дне. Наверное, она должна была чувствовать торжество или гордость – ведь это к ее ногам он складывал остатки былых любовей – ей одной он хотел посвятить свое сердце. Но растерянность была сильнее – все так серьезно?
А он достал гармошку и предложил ей спеть. Он не сомневался в ее чувствах…
Белый снег засыпал их и всю дорогу, всю улицу. Он хрустел под ногами, как обрывки любовных писем.
–Зайдем к вам,– спросил он как ни в чем ни бывало.
–Зачем?»– удивилась она.
–Просить твоей руки.
Откуда в нем созрела такая уверенность, такая решимость? Возможно, когда он приходил к ней в гости и увидел стол, ломившейся от выпечки – пироги, треугольники, губадия – стол, красноречиво говоривший о том, какая она прекрасная хозяйка, любящая и умеющая готовить национальную выпечку. Возможно, когда он брал ее в гости к друзьям, где она первым делом кидалась помогать хозяйке на кухне, а не сидела, сложа руки, как делали его бывшие подруги? А возможно, он просто понял, что вот она – единственная, которая встречается только раз в жизни, что никто ему больше не нужен, кроме нее?
