понимания. Но, во-первых, такой субъективизм исторических исследований более чем достоин изучения – он дает нам массу ценной информации о мотивах авторов. А во-вторых, привлечение максимально большого количества исторических источников позволяет нам хотя бы частично нивелировать этот субъективизм в исторической науке.

Поэтому, даже изучая историографию, мы не можем обойтись без собственно исторических источников – архивных материалов, как опубликованных, так и не использовавшихся ранее. Без них крайне сложно осуществить внутреннюю критику историографических работ. Изучение и анализ этих исторических источников позволяют оценить, например, информированность авторов. А если мы еще увидим, что автор был избирателен в подборе источников для исследования? Что каким-то документам он доверяет полностью, а какие-то обходит стороной? Может ли это продемонстрировать степень его пристрастности и политической мотивированности? Полагаю, что да. Значит, этой информацией нужно обязательно пользоваться при анализе и исследовании историографии.

При работе над этой книгой я обращался также к ранее не опубликованным документам. Часть документов фонда Кронштадтского Совета рабочих и солдатских депутатов3 из Российского государственного архива Военно-морского флота (РГА ВМФ) используется впервые при исследовании проблем Кронштадтских событий 1921 г. Это позволило лучше разобраться в хозяйственно-политических функциях Кронштадтского совета матросских, солдатских и рабочих депутатов. Эти документы во многом объясняют, почему к концу зимы 1921 г. большевистский Кронсовет утратил доверие основной массы кронштадтцев.

Из Российского центра хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ) были использованы протоколы заседаний Кронштадтского укома за 1921 г.4 и протоколы заседаний Петроградского губкома за тот же период5. Здесь же была обнаружена еще одна копия докладной записки Э. И. Батиса6. Этот важный документ о причинах противостояния ранее уже был введен в научный оборот. Но копия была снята с другого экземпляра (из РГВА). В экземплярах из разных архивов различаются адресаты, что позволило лучше представить движение документа в высших военно-политических кругах страны.

При работе над темой исследования привлекались ранее не использовавшиеся документы из Российского государственного военного архива (РГВА). Это документы Центрального управления снабжения РККА и РККФ (ЦУС)7, также это документы Упрснабфлота8. Документы РГВА проливают дополнительный свет на хозяйственную жизнь и военную подготовку Балтфлота и гарнизона Кронштадта.

Помимо архивных документов в книге широко использовались и уже опубликованные источники. Исследователям Кронштадтских событий 1921 г. доступно сразу несколько сборников документов по истории выступления матросов. Почти сразу после подавления выступления кронштадтцев в 1921 г. в Праге в издательстве «Воля России» вышел сборник изданий «Известий Временного революционного комитета»9

В 1931 г. в СССР вышел сборник «Кронштадтский мятеж: сборник статей, воспоминаний и документов»10. Особенность этого сборника в том, что его составителей больше интересовали моменты вооруженной борьбы, участия коммунистов в разворачивавшихся событиях. Исходя из этого и подбирались документы и воспоминания. Однако кроме свидетельств об организации и проведении штурмов есть несколько ценных свидетельств и о первых часах выступления матросов.

Новый комплекс документов в 1973 г. опубликовал С. Н. Семанов в своей книге «Ликвидация антисоветского Кронштадтского мятежа 1921 года»11

Большим научным событием стал выход в 1990-е гг. сразу двух сборников документов о Кронштадтских событиях 1921 г. Возможность публикации такого большого массива документов появилась после снятия в 1990-е гг. секретности со следственных материалов. Сборники существенно отличаются между собой по принципу подбора документов для публикации.

Сборник о событиях в Кронштадте весной 1921 г., подготовленный международным фондом «Демократия»12, получил критику со стороны ряда специалистов за ангажированный подход к подбору материала и многочисленные фактические ошибки13. Этот пример лишний раз демонстрирует доминирование идеологических и политических установок в такой, казалось бы, объективной форме, как публикация документов. На этом примере видно именно историографическое значение такой публикации для характеристики отечественной историографии «прозападного толка» в 1990-е гг.

Другой сборник, опубликованный два года спустя, в 1999 г., – «Кронштадтская трагедия 1921 года: документы в двух книгах»14 – дает нам пример иного рода, а именно научно обоснованной и добросовестной публикации документов. Этот сборник на сегодняшний день является наиболее полным собранием документов по Кронштадтским событиям 1921 г. В выпущенный издательством РОССПЭН двухтомник вошло 834 документа, кроме того, четыре документа опубликованы полностью в примечаниях. Представительность этого издания можно оценить, сравнив его с предыдущим сборником 1997 г., который включил только 278 документов15. В этом издании были опубликованы материалы из следующих хранилищ: Государственного архива Российской Федерации (ГА РФ), Российского государственного военного архива (РГВА), Российского государственного архива Военно-морского флота (РГА ВМФ), Архива президента РФ, Центрального архива ФСБ (ЦА ФСБ), Российского центра хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ), Центрального государственного архива историко-политических документов Санкт-Петербурга (ЦГАИПД СПб.), Архива внешней политики Министерства иностранных дел России (АВП РФ). Несомненным достоинством сборника 1999 г. для отечественной историографии является обширное привлечение зарубежных источников.

Конечно, в своей работе я не мог не обращаться к опубликованным воспоминаниям. Следует отметить характерную особенность мемуарной литературы при использовании ее в качестве комплексного историко-историографического источника. Мемуары отличаются от непосредственных свидетельств очевидцев (писем, протоколов и т. д.) двумя особенностями. Во-первых, разнесенностью во времени и, следовательно, неизбежно ощутимым влиянием апостериорного взгляда мемуариста, который знает, что произошло после описываемых событий. Во-вторых, неизбежным влиянием на мемуариста окружающей его социальной, политической и культурной среды. Со временем могло поменяться и мировоззрение автора. Поэтому мемуары занимают особое, промежуточное положение между собственно историческими источниками и историографией, сочетая элементы обоих.

В отличие от воспоминаний, выходивших на Западе, советская мемуаристика создавалась и, что более важно, публиковалась в жестких идеологических и политических рамках. Воспоминания в обязательном порядке проходили предпечатную «литературную» обработку и цензуру. Существовавшая в СССР модель «историографической моноконцепции» и директивное наличие «принципа партийности» в исторической литературе приводили к неизбежности историографической обработки мемуаров профессиональными корректорами с историческим образованием, которые, в частности, отслеживали «правильность» указания хронологии, названий, имен исторических личностей, нумерации съездов и пленумов партии и т. п. В силу всех вышеизложенных соображений допустимо использовать мемуарную литературу не только в качестве исторического, но и историографического источника.

В советский период у нас и за рубежом были опубликованы воспоминания многих участников событий. При анализе мемуарной литературы следует учитывать ее фрагментарность и исключительную субъективность. Важно не забывать и о разной степени вовлеченности мемуаристов в разворачивавшиеся события. Можно ли, например, опираться на воспоминания красных командиров – участников штурма в оценке причин конфликта? Особенно если они о конфликте узнали из официальных правительственных сообщений только при отправке в район Петрограда.

Поэтому зачастую и трудно провести границу между воспоминаниями и политической публицистикой. К тому же мемуары содержат массу сведений, не относящихся к теме исследования.

В сборнике документов «Кронштадтская трагедия 1921 года»16 опубликованы некоторые черновики