Неожиданно услышал чьё-то дыхание. Рука потянулась к пистолету. Рядом со мной шёл большой полярный волк. Я остановился, прислонившись к стволу низкорослой берёзы. И волк остановился. Словно ждал, когда я двинусь дальше, чтобы идти за мной следом.

Вытащив ракетницу, я выстрелил в зверя. Волк испуганно бросился за сопку… Долго не прятал ракетницу, ожидая его возвращения. Но он так и не появился.

Идти становилось всё тяжелее. Чувства притупились. Даже голод перестал мучить. Крутые сопки стал обходить: слишком трудно подниматься. Надо беречь силы. Каждый шаг стоил напряжения.

«Какое число сегодня? Вылетел я 25 октября…» Начал считать минувшие ночи и дни, похожие на сумерки. «Кажется, пошли четвёртые сутки, как я иду. Если так — сегодня 29 октября. Если нет…»

Бросил считать.

Показалось — слышу шум мотора. Поднял голову. Только снежные облака плыли по низкому небу. Ошибся? Нет! Опять тот же хорошо знакомый звук. Что если это ищут меня? С трудом заставил себя не обращать внимания на рокот мотора. Как ни старайся — не разглядеть с самолёта в глухой занесённой снегом тундре одинокого человека.

Надо шагать вперёд! Туда, за далёкие сопки! К своим!

Пурга почти не затихала. Короткая передышка, и опять начинал бушевать снежный заряд. Голод совсем не беспокоил. Зато очень хотелось пить. Набрёл на горную незамерзающую речушку. Черпал пригоршнями ледяную воду и пил, пил…

Речка впадала в озеро, покрытое льдом. Ступил на лёд и тут же провалился по пояс в студёную воду.

С трудом выбрался на берег. Промокшие бурки и брюки стали покрываться ледяной коркой. Почувствовал — замерзаю. Глотнул коньяку, но тепло не приходило. Решил развести костёр. С трудом нагибаясь, собрал груду валежника. Одну за другой запустил в неё оставшиеся ракеты. Валежник не загорелся.

Шёл долго, ни о чём не думая. Осторожно переставлял отяжелевшие ноги. Стоило остановиться, и сознание уплывало куда-то. Слабость сковывала тело. Словно кто-то нашёптывал: «Ляг на снег, отдохни…»

Страшным усилием заставил себя не поддаваться этому голосу. Стряхнул оцепенение и шагал… Главное идти вперёд, вперёд! Ноги перестали слушаться — стал ползти! Только не останавливаться. Любым способом двигаться дальше. Только вперёд.

Поднялось бледное полярное солнце. Оно висело над самым горизонтом. Кажется, шли шестые сутки моего пути.

Услышал отдалённый звук сирены. Из последних сил стал подниматься на сопку. Срываясь и снова карабкаясь, забрался на вершину.

Комок подступил к горлу. Вижу: берег, тёмная полоса Кольского залива, дымки кораблей…

Немного успокоившись, рассмотрел на берегу избушку, а рядом с ней человека. Спустился с сопки, вынул пистолет и, зажав его в руке, пополз… Возле самого домика попытался подняться. Человек в полушубке повернулся в мою сторону, вскинул автомат…

— Стой! Кто идёт?

Я сорвал с головы шарф и через застилавший глаза туман увидел под башлыком часового бескозырку.

НА ГОСПИТАЛЬНОЙ КОЙКЕ

В домике меня встретил командир зенитного дивизиона.

— Старший лейтенант Сорокин? Что с вами?

Я невольно потянулся рукой к щеке. Ощутил под пальцами опухоль и запёкшуюся кровь.

— Сейчас сообщу о вашем возвращении, — заторопился командир. — А прежде всего позвоню в штаб флота: надо как можно скорее устроить вас в госпиталь.

Пока командир добивался связи со штабом, два дюжих моряка пытались снять с меня бурки. Им это не удавалось.

— Что у вас с ногами?

— Видно, крепко к буркам примёрзли, — невесело объяснил я.

Ни сила моряков, ни опыт врача не помогли: бурки не снимались. Тогда их осторожно разрезали. Ноги мои, как колодки, упали на пол. Я их не чувствовал. Врач покачал головой:

— У вас, Сорокин, обморожение третьей степени.

Подошёл командир дивизиона:

— Сейчас придёт тральщик. Он доставит вас в госпиталь, — и добавил, обращаясь к врачу: — Пока перевяжите ему рану на лице, а ноги пусть в спирте побудут.

Через несколько минут в домик вошли санитары в белых халатах.

И вот я в городе Полярном, в военно-морском госпитале. Не мешкая, меня раздели, забрали пистолет, возвратили шоколад. «Зачем он мне?» — спросить не успел…

Очнулся на операционном столе. Хирург накладывал швы на моё рассечённое лицо. Секунду я следил за его движениями и снова впал в забытьё. Когда пришёл в себя, открыл глаза — увидел командира нашей эскадрильи Бориса Сафонова. Ладно скроенный, широкоплечий, он стоял рядом с маленьким Димой Соколовым, «шплинтом», как мы его любовно называли.

Наш аэродром был недалеко от Полярного, и друзья решили сразу же навестить меня. О многом хотелось мне их расспросить, да и самому рассказать, но врач категорически запретил мне разговаривать.

— Выздоравливай, Захар, да поскорее к нам возвращайся! — сказал на прощание Сафонов.

Был у меня в этот день и командующий Северным флотом вице-адмирал А. Г. Головко.

— Флот гордится вами, старший лейтенант, — тепло сказал командующий, присаживаясь на табурет около моей койки. — Врачи будут делать всё возможное, чтобы спасти ваши ноги. Будьте мужественны, набирайтесь терпения…

Я был готов на всё. Лишь бы летать! Лишь бы вернуться в строй!

Потянулись бесконечные дни и ночи. Я потерял аппетит, хотя есть теперь уже было и не больно, нервничал, плохо спал.

Тревожное настроение несколько рассеивалось, когда ко мне в палату приходили другие раненые. Каждый раз я задавал им один и тот же вопрос:

— Ребята! Как по-вашему, буду я ещё летать?

— Конечно, будешь, — успокаивали они…

Мне так хотелось верить в это, что невольно думалось: «Может, действительно, всё обойдётся? Бывает же так».

Но беда пришла. Случайно я услышал разговор моего лечащего врача майора Ласкина с главным хирургом Северного флота профессором Араповым.

— Ступни Сорокину, очевидно, придётся ампутировать, — огорчённо сказал Ласкин.

— Не дам! — закричал я в отчаянии и заметался на койке. — Что хотите делайте, не дам!

Лечащий врач начал успокаивать меня.

Стыдно было своей несдержанности, но говорить с врачом спокойно всё-таки не мог. Я верил, что он сделал всё, чтобы сохранить мне ноги. Верил, но…

В палату вошёл профессор Арапов.

— Соглашайтесь, Сорокин, на операцию, — по-отечески мягко сказал профессор. — И чем скорее, тем лучше. Сейчас отрежем совсем немного. Через неделю придётся отнимать по колено, а может быть, и выше.

— А как же я летать буду?

Арапов посмотрел куда-то мимо меня в угол палаты.

— Разве вам обязательно нужно летать? В жизни столько дорог, путей…

— Но я — лётчик!

— Голубчик, — ещё мягче