потому что ему предстояло запереть арендованный этаж и включить сигнализацию.

Плотнее кутаясь в шарф, натягивая его практически до глаз, я добралась домой. Благо, арендованная квартира находилась в шаговой доступности: что от универа, что от работы. Но идти по ночному парку удовольствие ниже среднего. В очередной раз отругав себя за скупость и желание сэкономить лишние две сотни рублей, я шла по пустому парку, пугаясь даже собственной тени.

Зато дома было хорошо. Маленькая однокомнатная квартира была уютной и за столько лет стала мне родной. Маленькая прихожая состояла из небольшой вешалки для вещей, да обувницы, на которую можно было присесть. Небольшая кухня вмещала в себя, помимо уголка, на котором можно было готовить, только маленький столик и два стула. Поэтому, когда приезжали родители, мы перебирались в единственную комнату, используя ее, как гостиную.

Не имея сил даже поужинать, я завалилась в комнату, падая на кровать, чтобы завтра продолжить свой бег.

Илья Юрьевич шел по коридору родного университета, уперев взгляд в экран смартфона. Подтаявшие снежинки крупными каплями лежали на воротнике его пальто и на волосах, периодически капая на нос. Девушки, стоявшие возле кабинетов, провожали историка заинтересованными, практически пожирающими взглядами. Я же стояла около его кабинета, небрежно облокотившись на стенку в ожидании приговора.

- О, Астахова, - улыбнулся Илья Юрьевич, - не передумала, значит. Проходи что ли.

- Как будто вы оставили мне выбор… - пробурчала я в ответ, но в кабинет за историком прошла.

- Ты не язви, а то я могу решить, что ты не подходишь для нашей миссии. У меня вон, полунивера Снегурочек-должников, многие из которых будут более сговорчивыми, чем ты.

- Молчу-молчу, - я скинула куртку на спинку стула, ненавязчиво осматривая кабинет преподавателя. Конечно, сам факт того, что у историка был свой кабинет говорил о многом, в том числе и о его положении в университете. Кабинет был небольшим: большой стол у окна, книжный шкаф, пара кресел и этажерка с цветами – вот и все убранство. На стенах висели различные грамоты в рамочках, фотографии с различных публичных мероприятий и вырезки из газет. А вот стол, если не считать компьютер и большой папки для бумаг, был девственно чист. Аккуратист.

- Давай сразу к делу, - определив свое пальто в шкаф, Илья Юрьевич уселся напротив меня в широкое кожаное кресло, закидывая ногу на ногу. – Собственно, программа мероприятий такова, - он протянул мне папку, в которой на первом листе было расписание праздников у наших подопечных, а дальше шел, собственно, сам сценарий. Праздники были назначены на первую половину дня, что означало очередные побеги с работы, а потом отсиживаться до позднего вечера каждый день вплоть до тридцать первого декабря (в этот день мы участвуем в празднике в перед всем университетом). – Не смотри на меня такими испуганными глазами, я тоже не в восторге от ежедневного мотания по городу, как ты там выразилась, в костюме из секс-шопа.

- Но, Илья Юрьевич, - предприняла я слабую попытку его вразумить. - Я, правда, работаю. Я не могу каждый день прогуливать работу.

- Неужели такая хорошая работа, что ты так держишься за нее? – непонимающе нахмурился он.

- Нормальная работа, обычная, - пожала плечами я.

- Ладно, Астахова, иди, работай. Я уговаривать тебя больше не буду. Не хочешь ты – захочет кто-нибудь другой. За своей "тройкой" придешь после каникул.

- Илья Юрьевич, так не честно, - застонала я.

- А что ты хотела, прийти на экзамен увешанной «бомбами», скатать все по-быстрому и скрыться в закате? Нет, Катюша, так дело не пойдет. Будешь отрабатывать в лучших мотивах женских любовных романов. Конечно, до роли ректора я еще не дорос, но покрасоваться передо мной в сексуальном костюмчике придется.

- Да вы шалун, Илья Юрьевич, - нехотя огрызнулась я.

- Забирай эту писанину домой и готовься. В понедельник первый и единственный прогон, а дальше нести в массы наше творчество, – историк кивнул на дверь, намекая на скорое расставание.

- А костюм мне выдадут или за собственные средства приобретать в "ушастом" магазине? – спросила я у порога.

- Ну, от Вероники Моисеевны там что-то осталось. Оденешь ее шубку, - ответил профессор, не до конца понимая суть вопроса.

- Илья Юрьевич, - я удивленно приподняла брови. – Вероника Моисеевна больше меня, как минимум, размера на четыре. Не думаю, что ее костюм подойдет для меня. Если шубу Деда Мороза еще как-то можно отрегулировать с помощью пояса, то костюм Снегурочки не потерпит такого кощунства.

- Как с тобой сложно, Астахова. Договорюсь с театральным кружком – будет тебе новая шубка.

Пожав плечами, я вышла из кабинета, сразу натыкаясь на десятки недовольных взглядов студенток, которых Илья Юрьевич не почтил своим обществом в это пятничное утро. Конечно, на работу я опять опоздала, поэтому задерживаться пришлось опять до самой ночи, а после корить себя за жадность, пробираясь по темному парку поздней ночью.

- А-фи-геть… - возмущалась я, вновь перечитывая сценарий:

Белым, белым,

Снежным, нежным,

Покрывалом белоснежным

Все накрыло с декабря,

Началась она — Зима.

Похолодало за окошком,

На улицу не выгнать кошку.

На батарее все лежит

И мурчит, мурчит, мурчит.

- Они серьезно думают, что четвертый класс физико-математического лицея оценит этот шедевр?

С самого утра я засела за изучение этого… творения. Моя миссия стала казаться мне еще более печальной, чем была до этого. Проскользнула мысль вернуть это "художество" обратно Илье Юрьевичу и оставить долг по истории на следующий год, но желание посмотреть на Юлиану Дмитриевну – члена адвокатской коллегии и одного из самых жестких преподавателей университета (хотя после изучения этого опуса, я поняла, что Илья Юрьевич оказался даже более изощренным в пытках над студентами), в костюме крыски – символа нового года и  Алевтину Николаевну – декана факультета среднего-специального образования, тоже крайне требовательной и злобной особы, в костюме свинке – символа этого года, превысило все крики разума.

- Вдалеке бубенчика звон,

Новогодний звучит перезвон.

Дед Мороз на салазках спешит,

И снежок под санями трещит, – декларировала я, расхаживая по квартире, вновь и вновь заучивая противное, совершенно не желающее откладываться в моей голове стихотворение, которое я должна буду рассказать свинке, то есть Алевтине Николаевне, готовящейся передавать «эстафету» Юлиане Дмитриевне – то есть новому символу году, когда в дверь позвонили.

- Катюш, а ты чего трубку не берешь? – взволнованно поинтересовалась мама сразу, проходя в квартиру и