Но Краснослав не мог так поступить. Даже такого фиктивного прощения царевич не заслуживал. После всего, что он творил в Гимназии, после всех мерзостей и гнусностей царевич заслуживал каторги или даже плахи, и привыкший к безнаказанности Романов не придавал никакого значения своим словам.

— Нет, — твёрдо сказал Кувалда.

Император почесал бородку, мрачнея на глазах. Афанасий Ильич тихонько вздохнул, понимая, что решение уже принято, и его не изменить.

— Жаль, жаль. Очень жаль, — произнёс император. — Я всё-таки рассчитывал на поддержку Сычёвых.

— Она будет, Ваше Величество, — поспешил заверить его Афанасий Ильич.

Но государь только махнул рукой.

— Хотелось бы верить, Афанасий Ильич, — сказал он. — Но что-то мне подсказывает, что это невозможно.

На лице цесаревича снова мелькнула гадкая улыбочка. Нет, с этим Романовым точно нельзя вести никаких дел, подумал Кувалда.

— Позвольте тогда откланяться, Ваше Величество? — вздохнул Сычёв-старший. — Мы бы хотели вернуться в усадьбу засветло.

— Да, конечно. Рад был повидаться, Афанасий Ильич, — кивнул царь, тут же погружаясь в какие-то собственные мысли.

— Я с вами? — спросил Кувалда. — Мне тогда нужно где-то переодеться.

Афанасий Ильич остановился и непонимающе уставился на сына.

— Директор хотел меня исключить, и, скорее всего, уже исключил, — объяснил Краснослав.

Император поднял на него удивлённый взгляд, цесаревич ухмыльнулся, но тут же притворился, что закашлялся, прикрывая рот рукой.

— Готлиб Карлович? Исключил? Вас восстановят в Гимназии, Сычёв, я распоряжусь, — произнёс император. — Ваши заслуги перед Отечеством с лихвой перекрывают любую причину, какую бы директор не выдумал.

Глава 3

Кувалда с отцом покинули кабинет императора, и к ним тут же подскочил Дормидонт Ильич, нетерпеливо подпрыгивающий и возбуждённый.

— Ну, что? — выпалил он.

Афанасий Ильич печально покачал головой, и дядюшка ожёг Кувалду злым взглядом.

— Ты, щенок! Ты снова всё испортил! — зашипел дядя, даже не обращая внимания на то, что они находятся в коридоре Зимнего дворца, а не у себя в усадьбе.

— Тихо, Дормидонт, — пробасил отец.

Они спустились вниз, пошли по коридорам дворца, где повсюду стояли кровати с ранеными, а слуги и медики сновали туда-сюда на огромной скорости. Афанасий Ильич шагал слева, Кувалда шёл справа, а Дормидонт Ильич семенил за ними, словно дворовый пудель, пытаясь подбежать то с одной стороны, то с другой.

— Всё насмарку! Столько работы! Всё псу под хвост! — шипел дядюшка. — Трудно тебе было извиниться, руку пожать? Что, честь блюдёшь?! Непохоже! Слыхал я, что в Петрограде судачат!

Краснослав резко остановился и развернулся к нему, ткнул пальцем дядюшке в грудь.

— Тихо, сказано же, — процедил он. — Не ори, не дома. И дома не ори.

Дормидонт Ильич тут же окрысился, хотел высказать ещё что-то, но здоровенный сбитый кулак майора, сунутый ему под нос, быстро охладил его пыл.

Сычёвы прошли по коридору, вышли на крыльцо. На площади, запруженной народом, солдаты кое-как сдерживали наседающую толпу. Верноподданные горожане требовали им показать царя, чтобы они могли убедиться, что император в порядке. Кувалда мгновенно понял, что это требуют провокаторы бомбистов, чтобы они могли довершить начатое метким выстрелом и скрыться в толпе.

Завидев Сычёвых на крыльце, толпа зашумела с удвоенной силой, и солдаты сдерживали натиск из последних сил.

— Царя! Царя сюда!

— Живой он?

— Что с царём?

Люди кричали на разные голоса, но лейтмотив был один и тот же. Кувалда остановился на ступеньках.

— Его Императорское Величество Константин Вторый жив и здоров! Расходитесь по домам! Здесь небезопасно! — командный голос майора, усиленный толикой Живы, прокатился над площадью, будто цунами, отражаясь от здания Главного штаба.

— Царя! Царя покажите! — кричали из толпы.

— Сын, идём, — тихо сказал Афанасий Ильич, которому было не по себе от такого зрелища. — Тут и правда небезопасно.

— Царь жив! Я разговаривал с ним две минуты назад! — крикнул Кувалда.

— Сдохни, царский палач! — завопил кто-то из толпы, выхватил пистолет и пальнул в Краснослава.

Время замедлилось, потекло, будто густая патока. Краснослав чётко видел пулю, летящую прямо в него, слыша только её злое гудение и размеренный стук собственного сердца. Двигаться оказалось неимоверно тяжело, Кувалда почувствовал себя мухой, застрявшей в меду, но всё-таки поднял руку и отклонил пулю с её траектории чётким движением ладони, будто пощёчиной. Время побежало снова, ускорилось, а Краснослав тяжело вздохнул, потирая обожжённую пулей руку.

Неизвестного стрелка скрутили в тот же момент, и, в основном, сами горожане, в процессе надавав ему тумаков. Отец в тот же момент подбежал к Кувалде, схватил за плечи, загораживая от толпы и осматривая его бешеным, испуганным взглядом. Краснослав мягко, но настойчиво убрал его руки.

— Всё в порядке, — тихо сказал он.

— К чёрту этот Петроград, к чёрту Гимназию, — буркнул Афанасий Ильич. — Ты едешь с нами в усадьбу.

— Нет, — твёрдо ответил майор.

Отец только покачал головой, но спорить не стал. Афанасий Ильич видел, что спорить с сыном теперь бесполезно.

Сычёвы спустились к набережной, где их ждал извозчик. Карету майор узнал, в ней они с кузиной ехали в гимназию, а вот кучер был ему незнаком. Они залезли внутрь, уселись друг напротив друга, Сычёвы-старшие с одной стороны, и Краснослав с другой. И едва закрылась дверь и карета тронулась, как Дормидонт Ильич снова начал своё нытьё.

— Ты опять всё испортил, — заявил он.

— Ты можешь помолчать хотя бы пять минут?! — зарычал Краснослав.

Дядя обиженно надулся, но всё-таки закрыл рот. Карета тихо покачивалась на рессорах, поскрипывали колёса, размеренный цокот копыт доносился сквозь городской шум.

— Мне нужно в Гимназию, — сказал Краснослав.

— Сенька! В Гимназию! — отец постучал в стенку кареты. — Может, лучше домой?

Кувалда покачал головой. Рептилии сделали свой ход, и он был обязан ответить. Ответ не обязательно должен быть таким же жестоким, но он должен быть неотвратимым и понятным. Чтобы проклятые змеи даже думать не смели о своих коварных планах.

В первую очередь, нужно будет снова выйти на революционеров и Левского. Теперь, когда он засветился, это будет гораздо сложнее, но Кувалда выпутывался и не из таких ситуаций.

Похоже, что-то мелькнуло в этот момент на лице Краснослава, потому что дядюшка уставился прямо на него, подозрительно щурясь.

— Ты что-то затеял, — сказал Дормидонт Ильич.

— Да, — не стал отпираться Кувалда.

— Надеюсь, это не будет порочить доброе имя Сычёвых, — фыркнул дядя. — А то я уже слышал, как ты в околотке ночевал. И ресторацию разгромил.

— Дормидонт… — попытался урезонить его Афанасий Ильич, но дядя продолжил.

— Слухи по Петрограду бродят, закачаешься! А это бросает тень на всю нашу фамилию! — дядюшка даже ткнул узловатым тонким пальцем в Краснослава.

По большей части эти слухи были правдивы, но признаваться