Завернуться бы в одеяло, забиться в угол, задремать – и проснуться там, где будет хорошо. Под боком у Вика, например. Интересно, ему тоже тоскливо?

В комнату заглядывает Крис в спущенных на шею наушниках. Судя по закушенной губе, заказ попался непростой.

– Возьмешься? Там… уф, все сумбурно, как бы сформулировать… Короче, парень, по-моему, в себе запутался, говорит что-то про внутреннюю войну и тревожный хаос. Может, ты съездишь и посмотришь?

Лия приподнимает брови: еще один оригинальный запрос? Свидание с собой, проблема украденного времени, корни которой растут из бешеного трудоголизма… Чем дальше, тем глубже в психологию; хоть дополнительное образование получай, чтобы грамотно работать. А то в процессе распутывания хитрого узора чувств заденешь ниточку, а та растяжкой окажется. Ба-бах! – и останутся от вас с заказчиком только рожки да ножки.

Подергать, что ли, Гора на предмет углубленных курсов? Или Вику сказать: пускай намекнет, все равно теперь тесно общается.

Но это – потом, а что сейчас-то делать? Брать или не брать? Вытянет такой заказ, когда на душе унылая серость?

«Эй, взгляни с другой стороны: когда последний раз было что-то настолько же интересное? И ты собираешься пропустить все веселье из-за дурацкого желания сидеть на подоконнике, завернувшись в плед, и думать про Вика?»

– Так что?.. – напоминает Крис, нервно проворачивая в ухе сережку.

– Я возьмусь, – кивает Лия. – Надо же кому-то полюбоваться на этот внутренний хаос; а то он там, бедный, наверняка заскучал.

А по пути можно выпить кофе и, встряхнувшись, написать Вику: «Давай встретимся?» Нечего унывать.

– Давайте сразу условимся: у меня нет психологического образования, поэтому я буду говорить на чисто обывательском уровне.

Эту фразу Лия репетировала всю дорогу, надеясь, что голос не дрогнет в самый неподходящий момент. Всегда важно заранее очертить границы и обговорить детали, а уж на таком специфическом заказе – тем более. Вдруг все-таки ждут профессиональной помощи?

– Конечно, – коротко улыбается заказчик, парень неопределенного возраста с печальным лицом фарфоровой куклы, созданной не для игры, а для сидения на полке. – Я не совсем точно сформулировал при звонке: мне хочется не столько разобраться, сколько поделиться. Отразиться в ком-то со всем этим звоном и сиянием. Вы побудете моим зеркалом?

Сглотнув, Лия растерянно кивает. Какое у него своеобразное восприятие мира: будто в душе – куча разрозненных призм, и внешние события, проходя сквозь их грани, превращаются в причудливую игру света и тени. Обычно у людей – да и хтоней – внутреннее устройство более… цельное.

– Извините, что я так сразу. – Явно смутившись, он заправляет за ухо каштановый завиток и представляется: – Я Вадим. Пожалуйста, вешайте пальто и разувайтесь. Вот ваши тапочки.

– Я Лия. Давайте на «ты»?

– Как вам угодно, – снова короткая улыбка.

Своеобразное у него не только восприятие мира: как преувеличенно вежливо он говорит! Интересно, что же за тревожный хаос затаился внутри у такого исключительно аккуратного человека? Или как раз у таких хаос самый зубастый?

Проводив на кухню, Вадим предлагает кофе: не растворимый, а в джезве, с апельсином и пряностями. «Сварится за пять минут, у меня есть молоко и сливки, желаешь?» Несмотря на выпитый капучино, Лия желает; а пока Вадим увлеченно готовит, осматривается.

Квартира у него в старом фонде, еще дореволюционная, если память не подводит; и мебель тут под стать: потертый сервант со стеклянными дверцами, круглый стол, стулья с резными спинками. Вешалка в прихожей, кажется, тоже не особенно современная; и если заглянуть в комнату, оттуда непременно повеет стариной. Удивительно, что одет Вадим не в белую рубашку с кружевами, а в банальный синий свитер и флисовые штаны, – зато спина такая ровная, будто за макушку к потолку привязали.

Никаких активных действий до разговора – но любопытно до ужаса. Да и разве подсматривание одним глазком можно назвать активными действиями?..

Прищурившись, Лия вглядывается во внутренний мир Вадима и закусывает губу, пряча хищный оскал. Не рассмотрела сразу: там не призмы – целый калейдоскоп, и узор меняется от малейшего вздоха. Вот уж и правда тревожный хаос!

Интересно, что разбило его душу на сотню цветных осколков? Режутся они – или за много лет края затупились? Что будет, если туда пальцы запустить?..

Кофе изумительно пахнет апельсином и кажется не напитком даже – десертом. Особенно со сливками, которые Вадим любезно предлагает подогреть.

Отпив полчашки и лишь тогда сумев оторваться, Лия барабанит пальцами по столу (неужели от Вика нахваталась?).

– Значит, ты бы хотел поделиться своим хаосом?

– Именно, – кивает сидящий напротив Вадим. У него кофе без молока и без сахара; какой суровый молодой человек.

– Оке-ей, – привычно тянет Лия и осекается: чересчур современное слово так неуместно звучит в этой пропитанной временем квартире. – Тогда, может, расскажешь, как ощущаешь все эти сложные внутренние процессы? Или ты не словами делиться хотел?

И снова короткая улыбка на печальном фарфоровом лице:

– Меня вполне устроят слова.

Какой же он красивый: темноволосый, бледнокожий, с почти аристократическими манерами. И вместе с тем – хрупкий; дохнуть страшно, не то что коснуться. Из-за россыпи осколков внутри?..

– При звонке я назвал свои ощущения войной, но не имел в виду ярость и смерть. Скорее беспорядок и растерянность. Будто случилось землетрясение, и никто не пострадал, но разбился любимый мамин хрусталь. Мама плачет, а ты собираешь осколки, пальцы изрезаны в кровь, и вроде не больно, и тебе дела не было до хрусталя, но все равно это кажется страшной бедой. – Виновато улыбнувшись, Вадим поясняет: – Я не придумал этот образ для большей красочности моего рассказа. Он сам пришел, совершенно реальный, но в то же время взятый абсолютно точно не из моей жизни. Подобное происходит не в первый раз, и я понимаю, что с таким анамнезом пора к психологу или даже психиатру, но… Меня это не беспокоит, так, утомляет иногда. И при этом доставляет определенное удовольствие.

«Доставляет определенное удовольствие»… Ну и фразочки у него.

– А еще, бывает, одно-единственное слово обрушивает ворох ощущений: июльская жара, автобус, оттоптанные кроссовки, головная боль от духоты. Или, засыпая, слышишь визг тормозов за окном – и будто неоновым светом ударили по глазам, приходится зубы сжимать, чтобы не вывернуло. Или чувствуешь запах весенней травы, скользнувший в кабинет, и вот уже камни летят из-под копыт, ветер треплет гриву, всадник подгоняет: быстрее, быстрее!.. Тебе говорят: «Почему самостоятельную не пишешь?» А ты не помнишь, как ручку держать. – Вадим делает глоток кофе и хмурится: – Я, наверное, совсем непонятно говорю?

Щелк-щелк-щелк – складываются внутри новые цветные узоры.

– Да нет, вполне понятно, – пожимает плечами Лия. – Но можно еще какой-нибудь пример, если тебе несложно?

И прикусывает кончик языка – потому что просит не понимания ради, а исключительно удовольствия для. Уж очень вкусное у него восприятие мира.

Кивнув, Вадим задумывается всего на пару мгновений.

– Самое жуткое, наверное, – когда приходит чужая боль. Я не всегда понимаю, кто в меня отразился, но страдания испытываю такие, будто боль моя собственная. Сначала так и думал, кстати, но следов не оставалось, да и врачи ничего не находили. Поэтому теперь я в такие моменты спокоен – насколько можно быть спокойным, когда тебе вспарывают живот.

Сдержав порыв хищно облизнуться, Лия интересуется:

– А как давно ты ощущаешь мир через такие образы? Если, конечно, это не секрет.

Вадим, снова заправив за ухо непослушную прядь, пожимает плечами:

– Почему же секрет? Я таким родился. Мама говорит, я был странным ребенком, но в первом классе все прошло. А я просто научился молчать. – На этот раз он даже не улыбается, лишь приподнимает уголки губ. – До какого-то момента я искал тех, кто меня поймет, потом разочаровался. А на днях увидел на улице визитку вашего агентства и подумал: хтони ведь иначе воспринимают мир, вдруг мы с кем-нибудь да совпадем… внутренним хаосом.

Чем причудливее внутреннее устройство, тем интереснее жить – но тем сложнее найти того, кто отразил бы тебя, будто зеркало, кто разглядел бы в непривычной, пугающей картине мира захватывающую дух красоту. Иногда даже – кто бы просто принял и позволил быть настолько странным, насколько нужно.

Бедный одинокий мальчик.

Но как удачно сложились дороги его судьбы, приведя сюда, на встречу с хтонью, которая обожает рассматривать чужие души.

Лия допивает кофе – апельсин в конце ощущается особенно ярко – и оскаливается, теперь уже ничего не стесняясь.

– Ты позволишь мне сделать очень странную вещь?

– Еще страннее, чем моя просьба? – Несмотря на тень страха в глазах, Вадим искренне улыбается. –