Шрифт:
Закладка:
– Воля ваша. – Мужчина склонил голову, и я увидела, что седина тронула не только его бороду, но и длинные волосы. – Зовите. Только ничего не доставайте.
– Это вандализм! – воскликнула я, но быстро прикусила язык: слишком банально прозвучало.
Мужчина сунул руки в карманы плаща и посмотрел на меня взглядом мудрого учителя.
– Это работа, – снисходительно сообщил он. Заходящее солнце светило ему в спину, очерчивая длинный силуэт и делая похожим на гостя из Преисподней. – Ваша работа – ухаживать за могилами. Моя – людей до этих могил доводить. К тому же если вы дотронетесь до прикопанной фотографии, порча перейдет на вас. Оно вам надо?
Ах, он фотографию прикопал! Ну, с этим я разберусь.
Опустившись на колени, я погрузила руки в землю.
– Девушка! – предупреждающе прогудел чернушник.
Нащупала! И потянула за что-то скользкое. Рукава куртки измазались в земле, под ногти забилась грязь, но меня это не заботило. Я взглянула на изображение – молодой парень, светловолосый и голубоглазый. Как Тёма.
– Ну и чего вы добились? – Мужчина сложил руки на груди, являя собой образец оскорбленной невинности. – Охота ходить с покойником на хвосте?
Я неспешно поднялась с колен, выпрямилась и внимательнее взглянула на него поверх оградки. Нос у чернушника был крючковатый, подбородок – выпирающий. Чем-то он напоминал Эдгара. А Эдгар был той еще сволочью.
– Похожу с огромным удовольствием, – ответила я.
Чернушник криво усмехнулся, и стало видно, что левая половина лица у него не двигается.
– Не боитесь?
Я тихонько вздохнула. Знал бы он, что меня связывает с покойником, который тут лежит, наверняка был бы уже у ворот.
Словно услышав мои мысли, чернушник провел раскрытой ладонью по воздуху.
– Воля ваша, – задумчиво проговорил он. И, повернувшись на пятках, пошел прочь.
Я с облегчением выдохнула. Пока мы препирались, на кладбище стемнело окончательно. Заказ с могилой в пятом секторе однозначно нужно было перенести на завтра.
* * *
На следующий день я проснулась с ужасной головной болью. Ощущение было такое, словно череп мне одновременно пилят тупой пилой и сверлят бормашиной. Я еле разлепила глаза и скатилась с кровати. На часах было полдевятого.
С третьей попытки я вспомнила, какой сегодня день. Суббота. Выходной для нормальных людей и рабочий – для тех, кто живет по ненормированному графику. По субботам на кладбище проходили особенно пышные похороны, и в первой половине дня я старалась там не показываться. Даже с моими нервами сложно было выдержать близость рыдающих, разбитых, черных от горя людей.
Я выглянула из окна и увидела процессию с белыми венками. Издалека гроб показался меньше обычного. Видимо, хоронили ребенка.
Я отвернулась.
Кофе. Мне нужен кофе. И телефон. Изо всех сил стараясь игнорировать тот факт, что вместо головы на плечах у меня раскаленный чугунный шар, я почти вслепую нашарила на столе мобильник. Пять пропущенных, три аудиосообщения. Зачем их только изобрели?.. Прекрасно же обходились текстом.
Поняв, что на кофе из кофемашины меня не хватит, я достала с деревянной полки банку растворимого и нажала кнопку чайника.
Пропущенные звонки были от заказчика вчерашней рекламы. Первое аудиосообщение от него же: «Вера, не смог вам дозвониться. Срочно меняем визуал. Реклама не работает, ни одного заказа. Мы что-то сделали не так. Перезвоните».
Я сполоснула чашку и сыпанула кофе прямо из банки. Обожаю таких клиентов: заказов нет – значит, реклама не работает. Хуже только: «Заказов нет в первый час, переделывайте срочно». Я включила «запись» и поняла, что не могу выдавить из себя ни слова. Боль в голове усилилась до уровня «пристрелите меня».
«Я вам перезвоню», – напечатала я.
Следующее аудиосообщение было от Лёши: «Привет, котенок. Как дела? Чем занята вечером?»
Он не мог это словами написать?
Чайник щелкнул, и я, стараясь не пролить кипяток на себя, залила кофейную крошку, прикидывающуюся зернами. Того кофе в ней… Я включила последнее сообщение.
«Вера, мне сегодня понадобится твоя помощь. В половину десятого хоронят дочь одного… важного, в общем, человека. Едет его жена, а она вообще, говорят, невменяемая. Как бы не пришлось от гроба оттаскивать. Помилуй Господи ее душу. В общем, будь наготове, дочка».
Дочкой Лексеич называл меня, когда нервничал. М-да. Мы вообще-то не на такую работу договаривались, когда я договор подписывала. Я вздохнула. Ненавижу похоронные процессии. И вдвойне – процессии с рыдающими матерями.
Я сделала глоток темно-коричневой жижи. Гадость!
Что-то раньше у меня не было мигреней. Я сдавила виски, но получилось только хуже. Где-то был аспирин. Кажется, в аптечке. А аптечка у меня в…
Кто-то стукнул в дверь.
– Вера! – звучным голосом, каким читал проповеди, позвал Лексеич. Только ему удавалось произносить мое имя с каким-то странным акцентом, и вместо «Вера» выходило почти что «Вэра». – Ты готова?
Я была готова разве что к гильотине, но ему об этом знать необязательно.
– Через десять минут, – протянула я слабым голосом.
– Жду! Тут все уже приехали. Гроб несут.
Я бросила взгляд из окна на мерно покачивающуюся блестящую белую крышку.
Ненавижу субботы.
* * *
– Да упокоит Господь ее душу и примет в свои любящие и всепрощающие объятия, – монотонно тек над могилами звучный голос Лексеича.
– Девочка моя, за что так с тобой?! – голосила высокая брюнетка в черном брючном костюме, стоя так близко к краю вырытой ямы, что вот-вот должна была туда свалиться.
Я стояла дальше всех от могилы и почти каждую минуту смотрела на часы. Упаковка обезболивающего обещала эффект через пятнадцать минут. Прошло уже тридцать пять, а голова по-прежнему напоминала чан с раскаленной лавой. Надо было пить сразу две таблетки.
– Девочка моя! За что?!
Тонкий голос вкручивался в мозг каленой проволокой. Вот именно: за что?
Я еле сдерживалась, чтобы не облокотиться на гранитный памятник, у которого стояла. Успеть перехватить женщину, вздумай она броситься на гроб, все равно было почти нереально.
– Вот, возьмите, – донесся до меня знакомый мягкий голос.
Я привстала на цыпочки. Так и есть – мужчина в черном плаще склонился над безутешной матерью и что-то ей протягивал. Вот ведь!
Надо сказать Лексеичу. Что бы ни затеял чернушник, ничего хорошего из этого не выйдет. Я принялась осторожно пробираться сквозь толпу.
– Ей должно было исполниться десять!
– Она в лучшем мире, – утешительно возразил он.
Я тебе покажу «в лучшем мире». Наверняка пришел что-то бросить в могилу. Или в гроб. Даже я знала байку о том, что если положить в гроб вещь или фотографию живого человека, тому не поздоровится.
Я протиснулась в первый ряд и
