о древностях Равенны и т. д. Пока эти общие указания не освещаются положительными фактами, всегда возможны будут отступления и прямо тенденциозные от принятого пути. Только возможная полнота исследования спасает от подобных шатаний. Так, если сумма данных и древнейших памятниках христианской храмовой архитектуры на Востоке нам докажет, что она 1° развилась уже до Константина и 2° сложилась самобытно и оригинально, то нельзя уже будет утверждать, что византийская архитектура создана Юстинианом и что памятники Равенны до средины VI-го столетия не имеют ничего общего с Византией и относятся «к искусству Готфов», или «стилю, выработанному в Риме, хотя и не различавшему готско – арианские от кафолических церквей». Правда, что храмовая архитектура Востока, как заключает тот же Унгер (ilid. стр. 334), получила свое начало не в Константинополе, но в тех, хотя немногочисленных, но зато оригинальных храмах Антиохии, Никомидии, Эдеесы и Иерусалима, которые послужили образцом для церквей столицы[2]. Но столь же крупный факт представляет нам и оригинальный характер храмов самой Византийской столицы уже в IV столетии. Переходя, поэтому, к взгляду на вопрос новейшего исследователя византийской архитектуры Шуази[3], мы передадим вкратце его соображения о началах ее методов, из которых, как известно, главным он считает конструкцию свода без помощи кружала (sans cintre). «Византийская архитектура, говорит он, есть явление сложное: его азиатская черта выражалась в основном методе: римское влияние оказалось в выборе материала, искусных планах; а дело греческого гения состояло в тонком слиянии этих двух элементов». Место рождения этого сложного стиля автор предполагает в Эфесе и вообще в Ионии, где (в Эфесе церкви Троицы и 7 спящих, одну в Магнезии, одну в Филадельфии, ц. Георга в Сардах) он находит и подкрепляющие его мнение образцы. Автор полагает, что самая Палестина участвовала гораздо менее в формировке византийского стиля, так как он требовал необходимо и соответствующего материала в виде кирпича, а Палестина издревле строила из камня. Но в том же смысле и берега Ионии не могли играть первой роли в данном деле, тем более, что приводимые автором памятники, явно, позднейшего происхождения, а имена архитекторов Анфима из Траллеса и Исидора Милетского, хотя говорят много в пользу высокого развития архитектуры Ионии, но не указывают еще на то, чтобы в данной местности слагался данный стиль, как храм Св. Петра, построенный Микель – Анжело, стоит далеко от флорентинского ренессанса. Не уместнее ли будет искать действительных источников византийского стиля гораздо далее, там, где имеется множество однородных по технике памятников и где наблюдается тоже напряженное движение к выработке купола на парусах, – в Бактрии, на что указывалось уже давно? Очевидно, выполнение византийской постройки в камне должно было следовать за кирпичною, а не предшествовать ей. Но тот же исследователь замечает, что самая спешность построек в новой столице при Константине должна была вести к выработке нового стиля, изменившего обычную римлянам солидность и вместе массивность сводов и что, во – вторых VI – е столетие представляет уже сполна законченное развитие основного метода. К атому взгляду Шуази можно присоединиться, не рискуя впасть в тенденцию западных историков, заканчивающих и всю историю византийского искусства эпохою Юстиниана, так как здесь дело идет не о развитии самой архитектуры, а ее метода. И основы дорического ордена были выработаны окончательно в период Пропилеев и Парфенона, и тем не менее, и после эпохи Фидия греко – римская архитектура произвела многое. Мы не разделяем, поэтому, дальнейших выводов автора (стр. 164), что после Юстиниана искусство истощило свои силы и погрузилось быстро в формализм. Обычная риторика и недостаток внимания к позднейшим памятникам – черты общие не одним западным историкам Византия. Совершенно напрасно было бы искать строго исторического взгляда в тех общих наблюдениях автора, которые он сообщает о византийской храмовой архитектуре: он подразделяет ее на несколько школ или местных типов: аттический, афонский, сирийский и константинопольский – он же малоазийский. Автор находит в этих локальных школах разные приемы, отличает разницу в стиле, пропорциях и т. д. Все это, действительно, существует и все это разнообразие, вероятно, происходит от местных особенностей, но в то же время укладывается в рамки истории, составляет историю прогрессивного развития искусства. И если бы автор отнесся с большим вниманием к хронологии памятников, то он, во – первых, не наделал бы непростительных промахов, сопоставляя памятники различных эпох[4], а, во – вторых, заметил бы присущее искусству движение, даже ограничившись открытым им методом и не касаясь орнаментики и вообще деталей храмовой архитектуры.

С этой точки зрения и памятники Константинополя составят не одну лишь местную школу, но и известную эпоху в развитии новогреческой архитектуры. В самый ранний период, при Константине зодчие столицы должны были применить стиль, выработавшийся на христианском Востоке, и именно в Палестине, и мы можем подтвердить это примером двух церквей, построенных по образцу храма Гроба Господня в Иерусалиме. Образцы колоссальных базилик с широкими коробовыми сводами могли быть взяты из Малой Азии, а также и Сирии. За отсутствием памятников в других местностях (за немногими исключениями), архитектура этого периода и до Юстиниана должна там же и изучаться. Напротив того, все движение храмовой архитектуры в VI – VII столетиях принадлежит Константинополю и Солуни. Именно этою прогрессивною связью христианской храмовой архитектуры объясняется нам и роль второстепенных или подчиненных местностей: древние базилики Херсонеса (V – X стол.) имели своими образцами постройки Малой Азии; архитектура христианский Грузии в древнейшую эпоху должна была вести свое начало оттуда же, тогда как в эпоху процветания грузинского царства (X – XIV вв.) пользовалась образцами Трапезунда. а храмы последнего вовремя Трапезонтской Империи строились по оригиналам Солуни. Храмы Афин ближе к солунской архитектуре, чем к константинопольской, и также из Солуни вышли строители древнейших афонских монастырей и пр. и пр.

Церковная архитектура Константинополя была в течении тысячелетия основным образцом не только для стран Востока и православных вообще, но и для Запада. Известный Зальценберг в предисловии к своему сочинению «о памятниках К – поля» выражается так: «перестройка его Константином послужила основанием созданию христианского искусства на Востоке». И никак не в одной Равенне приходится искать первых оригиналов византийской архитектуры, раз, что в самой Византии уцелело, кроме св. Софии, ей современные церкви: Сергия и Вакха. Ирины, и одна из древнейших базилик V стол. Имброхор джами – предполагаемый Студийский монастырь. Весьма важно, поэтому, исследовать, не осталось ли еще что-либо от лучшего времени Византии, и принадлежат ли церкви Вефа джами (Федора Тирона?) и монастырь Валента к