Шрифт:
Закладка:
— И если ты думаешь, что Марат тащил ее в ЗАГС на цепи, а она носом асфальт рыла — так сопротивлялась, то ты до сих пор ни хера не понял про эту паскуду.
— Ты видел?
— Ага, и даже киношку снял.
— Покажи.
— Совсем сбрендил?
— Покажи! — ору во всю глотку, и тарабаню кулаками по кровати так, что матрас подо мной начинает подпрыгивать как батут. — Или проваливай отсюда на хер и больше не приходи вообще! Считай, что я сдох! Все, нет больше Лекса! Обосрался и сдох!
Тихий молча сует мне телефон.
Моя Фея, в красивом белом платье и маленькой диадеме, с трудом сдерживающей ее золотые кудри… под руку с моим братом, спускаются по мраморным ступеням. Она такая красивая, что у меня болит сердце, хотя я думал, что оно превратилось в камень еще после того, как она от меня отказалась.
Я столько раз гоняю видео по кругу, пытаясь высмотреть на ее счастливом лице хотя бы намек на то, что вся эта свадьба — один большой фарс, но в конце концов Тихий просто забирает телефон из моих задеревеневших пальцев.
Я знаю, какая Вика, когда светится от счастья.
Вот такая точно, как на этом сраном видео, длиной в тридцать семь секунд.
— Ты же подарил ей акции «Гринтек». Двадцать процентов. Марат раздобыл где-то еще десять. Вот теперь считай. И соображай.
Считать я умею.
Даже слишком хорошо.
Восемьсот двадцать один день прошел с тех пор, как я впервые увидел Вику.
Семьсот восемьдесят семь в тех пор, как впервые признался ей в любви.
Четыреста семь — как мы стали жить вместе.
Сто семьдесят пять — как сделал ей предложение, вместо кольца подарив акции своего самого успешного и прибыльного бизнес-проекта.
Сто двадцать один — как моя тачка потеряла управление.
Двадцать три — как Вика должна была стать моей женой.
А вместо этого вышла замуж за моего брата.
Хорошо хоть не в том же платье.
Я знаю, что мне нужно просто собраться и взять себя в руки. Затолкать куда-то подальше все свои болезненные чувства и пережить все это дерьмо… снова.
Интересно, а что будет потом? Я так же между делом узнаю, что она родила Марату ребенка, которого обещала мне?
— Нахуй ты только вытащил меня из той тачки, — цежу сквозь стиснутые зубы.
Тихий в ответ снова с размаху врезается кулаком мне в рожу, но на этот раз — снизу вверх. Хер знает, как у него это получается, но моя голова беспомощно падает на подушку, а в затылке раздается болезненный хруст.
— Заебал своим нытьем, ей-богу. — Друг потирает кулак, но видок при этом у него такой, что стоит мне просто открыть рот — и вмажет еще раз, даже с удовольствием. — Каждому мужику в жизни встречается такая конченая баба, так что теперь — подыхать?
Я молча разглядываю потолок, но на этот раз картинка занимательнее из-за кровавых пятен у меня перед глазами.
— Короче. — Тихий бросает на сломанную тумбу пачку каких-то бумажек. — Ты либо со щитом, брат, либо на щите. И знаешь, я тебя не для того из пекла вытащил, чтобы теперь смотреть, как ты превратишься в писающего мальчика. Ты всегда был бойцом, Лекс. За это я тебя и уважал.
Не сказав больше ни слова, выходит.
Я снова и снова прокручиваю в голове проклятые цифры нашей с Викой жизни.
Все до последней, даже когда от их начинает тошнить и раскалывается голова.
Я же любил ее как проклятый. Хотел весь мир подарить.
А оказалось…
— Оказалось, что двадцати процентов моих денег тебе достаточно, — вслух продолжаю собственную, сочащуюся горьким осознанием правды мысль. — Всего двадцать гребаных процентов, Вик — и ты продалась.
Я хватаю оставленные Тихим бумажки и, не глядя, рву на куски. Просто чтобы хоть на чем-то выместить боль. Снова и снова, пока они не превращаются в груду бесполезной макулатуры. Швыряю в воздух над головой, воображая, что это испорченное конфетти. Но один огрызок все-таки упрямо лезет в глаза.
Тот, на котором еще можно прочесть: «Когда нас спрашивают, как мы творим чудеса, мы отвечаем: Потому что мы в них верим!»
О да, одно маленькое чудо мне сейчас очень бы не помешало.
Глава первая: Вика
Наши дни
— Виктория, сюда! — выкрик слева.
— Виктория, посмотрите вправо! — выкрик оттуда.
Несколько настолько слепящих вспышек, что я чувствую себя полностью дезориентированной. Только бритый затылок стоящего впереди охранника служит каким-никаким ориентиром в этом хаосе. Я следую за ним, словно коза на поводке, стараясь одновременно держать голову немного опущенной, чтобы не попадаться в объективы камер. Хотя, кажется, в этот раз не удастся сбежать без парочки идиотских фото, которые уже через несколько минут появятся на каждой электронной странице любого мало-мальски известного ресурса.
Чтоб тебя, Марат!
Я прикрываю лицо ладонью, когда какой-то смельчак выскакивает слева и наводит на меня фонарик, одновременно выставляя перед собой камеру. Знакомый трюк — я зажмурюсь или начну ругаться, или просто безобразно сморщусь — и вот, этот придурок уже заработал себе на хлеб, продав во все газеты «идиотское фото известной светской львицы Виктории Янус. Марата страшно бесит, что я однажды решила сократить его старую дворянскую фамилию «Янковский» до карикатурного «Янус». Хотя для меня это было очень символично — как и у этого древнего греческого бога, у меня тоже два лица, одно из которых я не показываю никому. А в последнее время все реже вижу его даже в зеркале.
К счастью, я успеваю закрыть лицо рукой и отвернуться, прежде чем еще один из охранников вырывается вперед, выдирает у идиота телефон и без предупреждения роняет на землю.
— Ты что творишь! — возмущается оставленный без куска хлеба с маслом умник, но его голос тонет среди прочих.
— Еще немного, Виктория Николаевна, — говорит кто-то третий.
Единственное хорошее, что Марат сделал для меня за последнее время — вот эти трое парней. Выглядят грозно, работают слаженно и уже несколько раз буквально спасали меня от любителей выскочить из-за угла с «острым вопросом» прямо в нос.
Словно маленькую, они усаживают меня в машину. Двое садятся на переднее сиденье, один — со мной назад, но держится так, чтобы между нами было достаточно места для еще кого-то
