И ни извинений, ни раскаянья, ни просьб.

Я слегка оглянулась на Милона. Его косой, ничего особенно не выражающий взгляд показал, что это нормальное поведение для этих дипломатов.

— Вы готовы обсудить условия капитуляции? Хорошо. Я вас слушаю, — ответила я, натягивая светскую улыбку, что использовала на балах.

— Мы желаем говорить только с королями и командующим этим сражением.

Возможно ли ещё выше задрать подбородок?

— Я вас слушаю, — не улыбаясь более, произнесла я.

— Мы желаем…

— Её Величество Элен Саноза Юбера Дюрах, урожденная Монтеро, королева Шамбуры, супруга Его Величества Фроста Синор Дюрах, Его Величества Бабена Уван Дюрах и Его Величества Милона Касит Дюрах, слушает вас, — встрял Милон, упомянув себя только в моём титуле.

— Ваше Величество, — тут же попытался этот маркиз отвесить мне поклон. — А командующий?..

— Если вы не знаете меня в лицо, представлюсь, — послал Милон мне предупредительный взгляд. — Младший король Шамбуры Милон Касит Дюрах. И мы слушаем вас.

Вот теперь на лице маркиза была растерянность, которая, впрочем, быстро исчезла.

— Мы требуем… — начал он.

— ВЫ требуете? — выдохнула я. Неужели все мужчины этого мира такие… такие (более цензурных слов не подобрала) долбодятлы?

— Вы проиграли. И не вправе что-либо от нас требовать. Это мы ещё подумаем, чем именно вы сможете возместить нанесённый нам ущерб, — добавил Милон, пока я пыталась подобрать слова к этой наглости. И огромное ему спасибо за это, иначе я сейчас была бы очень не политкорректна.

— Да, вы выиграли эту битву, но ещё не победили. Часть нашей армии уцелела и готова снова идти в бой. Мы предлагаем мир, ведь у вас нет больше воинов, основная ваша армия на границах с Икерией. И помощи вам ждать не откуда.

Вот есть же мерзкие людишки…

— При меньшем количестве бойцов мы одолели вашу армию. К тому же те ваши выжившие сохранили жизнь исключительно потому, что мы не стали применять убийственное оружие, — произнесла я. Теперь была моя очередь задирать подбородок.

— У вас осталось мало воинов. Вы готовы рискнуть?

— А вы готовы пойти против воли Богини? — не дала я и рта открыть Милону.

— А вы стали Богиней? — Он скептически скривил губы. Как, впрочем, и его сопровождающие.

— Нет. Но я избранница Богини. — Я демонстративно стянула перчатку с левой руки. Зачем и дальше скрывать? Не имело смысла. Видимо, скрыть метку было моей самой глобальной ошибкой, которую мне никогда не вымолить. Сколько трупов лежит там на площади? А скольких уже не собрать?

Зря я об этом подумала, сразу затошнило.

— Избранница, — прошелестели мужчины, падая с лошадей на землю, а потом вставая передо мной на колени. Да, именно это мне и не нравилось раньше. Но противник на коленях, признающий твоё право, — совсем другое дело. Я поймала себя на том, что загордилась. Прямо сплюнуть захотелось и перекреститься, но нельзя.

— НАШИ требования мы озвучим позже. Надеюсь, что в этот раз вы соизволите ответить на мои письма, — проговорила я, пока они смотрели в землю, не смея поднять взгляд. — А пока забирайте погибших и ждите.

Я даже успела развернуться прежде, чем они отмерли.

— А зачем забирать? Есть живые?

— Нет, — тихо ответил Милон, не успевший и шага сделать.

— Вы будете забирать тела ваших воинов? — остановилась я, втайне желая, чтобы Милон в очередной раз оказался неправ.

— Зачем?

— Нет.

И это прозвучало одновременно от нескольких мужчин.

— Тогда удачи, господа. Впредь говорить я желаю исключительно с правителями Анузы, а не с их представителями, — договорила я, развернулась и сделала не более десятка шагов к воротам, а уже прямо возле них отдала приказ: — Головы анузцев отрубить и насадить на кол. Тела сжечь и развеять в горах. Головы поставить на страже наших границ.

Да, это жестоко. Особенно к усопшим, но как иначе? Мне надоело быть доброй и понимающей. Сколько шансов на жизнь и мирное будущее я должна ещё дать? Хватит. Мне ещё предстоит прощаться с нашими погибшими, которых меньше, но от этого не легче. Каждый из этих мужчин был отцом, мужем, братом, был мастером своего дела, в конце концов. А теперь? Мне не нравится такой способ уравнивания численности мужчин и женщин. Не так.

— Миледи. Вы серьёзно? — подошёл ко мне Самон, который оставался во главе стражников на стенах на всякий случай.

— А похоже, что мне смешно? Я улыбаюсь?

— Нет, миледи. Но насадить головы на колья? Зачем?

— Знаешь, Самон, в каком государстве практически нет преступности? — Он помотал головой. — В том, где самые жестокие законы. В том, где за воровство отрубают руку, за насилие оскопляют, а за предательство вырезают семью целиком. В таком государстве люди тысячу раз подумают, прежде чем преступить закон.

— А при чём…

— А при том, что каким бы ни было их отношение к умершим, видеть на нашей границе их головы будет очень неприятно. Мы наглядно покажем им же на их же воинах, что будет с каждым, кто придёт к нам с войной. Выполнять!

— Миледи, погребальный костёр таких масштабов нам не собрать, — подошла ко мне одна из женщин, явно храбрясь. По красным глазам и зеленоватому лицу видно было, что это горе не обошло её стороной, но она держалась.

— Кто у тебя? — И зачем мне было это знать? Но я не могла не спросить.

— Мужья. Сыновья ещё не доросли, слава Богине, — выдохнула она.

— Все?

— Нет. Двое. Третий ранен.

— Я даже не знаю, чем тебе помочь. Мне безумно жаль, — начала я, но она меня перебила:

— Что вы, миледи. Вы сделали всё правильно. Без вас мы бы все погибли.

Сама говорит — и сама же плачет. На моих глазах тоже были слёзы, хоть я и не знала лично ни её, ни её мужей. Только в моём графстве стало в разы больше вдов и сирот. И этого уже не изменить.

Я сжала её руку в знак поддержки и уже собиралась уйти.

— Миледи, так что делать с костром?

— Не надо одного общего. Сложите