Шрифт:
Закладка:
И я смотрел, как он уходит. Наш герой.
Я любил отца. Он не был крутым. Он был папой. Серьезным, ответственным, забавным, суровым, иногда грубым. Уолт Блезински работал инженером в Polaroid, женился на моей маме, домохозяйке Карин, и стал главой эталонного семейства среднего класса. Мы жили в тихом районе, которое словно сошло с кадров «Очень странных дел». Разве что без параллельного измерения и монстров. Мои родители ходили в католическую церковь и все надеялись, что однажды у них родится девочка. Но всякий раз, когда из чрева матери вылезал очередной ребенок, акушер видел у него пиструнчик. Грег и Джефф появились первыми, потом были Крис, Тайлер и, наконец, я.
Если не считать того факта, что, увидев меня, все воскликнули: «Ох, ладно, достаточно» (или, может, «Наконец-то идеал!»), – наши братские отношения играли важную роль. Грег был первым ребенком, блудным сыном и пробой пера. Он учился в Вест-Пойнте и дружил с Джеффом. В детстве у меня не было ничего общего ни с тем, ни с другим. Они старше меня соответственно на одиннадцать и восемь лет. Так вышло, что у нас с Грегом день рождения в один и тот же день, а значит, я испортил ему праздник, ведь с тех пор перетягиваю часть внимания на себя. Крис, средний ребенок, оказался белой вороной. Судите сами: старшие братья сблизились, мы с Тайлером – двое младших – тоже, а Крис вечно бродил один-одинешенек.
Когда Крис учился в восьмом классе, его отправили домой за то, что он пришел на урок пьяным и привел в действие огнетушитель. Крис постоянно кидался на отца, что вызывало серьезные разногласия в семье. Однажды, еще в старшей школе, его настолько сильно избили, что родителям пришлось вызывать скорую. А как-то ночью я проснулся от того, что по заднему двору шаталась странная фигура. В лунном свете она пыталась выбраться из простыней, которые мама развесила сушиться. Двенадцатилетнего меня это напугало до усрачки. Я закричал, что во дворе призрак, и растолкал родителей. Оказалось, это Крис не мог найти дверь. В другой раз он ворвался в нашу с Тайлером комнату, и я проснулся от того, что Крис принял складное кресло в углу за унитаз и начал на него ссать. Потом он разбил новенький Nissan Джеффа по дороге за очередной порцией бухлишка. Полицейские спросили отца, стоит ли «спустить дело на тормозах». Папа отрицательно покачал головой. Его лицо выражало разочарование. Глухим и покорным голосом он попросил стражей порядка отправить сына в обезьянник на ночь. К счастью, потом Крис взял себя в руки.
Как у младшего, у меня было уникальное преимущество: я рано понял, что воспитывать пятерых сыновей тяжело даже на зарплату инженера. Так что, когда нашему септику в доме потребовался ремонт, отец вызвался чинить его сам. На помощь он позвал нас, сыновей, которых собирательно звал «парнями». «Парни подсобят, если что», – заявил он матери. Мы с недоверием смотрели, как отец в защитном костюме спускается в яму, зачерпывает нечистоты ведром и передает нам. Мы стали сливать их вниз с холма, к соседям.
План дал сбой всего один раз. Когда мы поднимали очередное ведро, Тайлер случайно опрокинул его. Все-таки оно тяжелое, а мы просто дети. В итоге изрядная порция говна полилась прямиком в отцовский рот, который тот распахнул в изумлении. Никакими словами не передать застывшее на его лице отвращение – как-никак, ему пришлось попробовать дерьмо семи человек сразу.
* * *
Мое детство пришлось на вольные восьмидесятые, о которых сегодняшние дети могут узнать разве что из фильмов или от старых пердунов вроде меня. По субботам после завтрака я выбегал из дома и отправлялся гонять с друзьями на великах. Мы облюбовали одну детскую площадку. Никакого безопасного штампованного пластика, только металл. На горке в жаркие дни можно было запросто обжечь жопу. На карусели мы крутились с такой скоростью, что нас с нее выбрасывало. В каждое осиное гнездо незамедлительно летели камни. Остатки фейерверков в лесу были на вес золота. Там же я охотился на лягушек и змей.
Охуенное время. Мы целыми днями катались на велосипедах, вытаскивали из чужого мусора порножурналы, играли в уличный хоккей, жгли костры с помощью увеличительных стекол. Домой меня мог загнать только окрик мамы, эхом разносящийся по округе: «Клиффорд! Обедать!»
В десять лет я стал разносить газеты. Для первой подработки это были очень даже неплохие условия. Мой маршрут состоял примерно из двадцати домов. При этом я не разносил утренние выпуски, так что мог просыпаться как обычно и спокойно тащиться в школу. Только зимой приходилось тяжко. Новая Англия славится суровыми зимами: от четырех до шести месяцев снега, ветра и льда, и это еще в самые погожие деньки. Ехать на велосипеде в такую погоду – все равно, что бороться за жизнь. Пачки газет оставляли у нашей подъездной дорожки. Их привозили с точностью до минуты. Даже в самую суровую метель меня ждала стопка.
Когда я опаздывал, снегоуборочные машины заваливали газеты снегом. Их приходилось искать, будто тела незадачливых лыжников под лавиной. В таком случае я мог только без конца повторять одно плохое словечко, которое услышал от братьев, – универсальное «пиздец»![5]
Тогда я топал обратно домой и звонил в Lawrence Eagle-Tribune: «Да, это Клиффорд Блезински, и мне нужна еще одна стопка газет».
Но затем наступила весна, и почерневшие от грязи и копоти огромные сугробы стаяли. Газеты начали проклевываться по всему двору, как подснежники. Напоминало клише из ужастиков, когда жертва спотыкается о торчащую ногу и находит чье-то тело в прошлогодних листьях. По иронии судьбы скоро приключилась другая, на мой взгляд, более героическая сцена. Отец больше не мог сводить концы с концами. Все-таки содержание пяти сыновей – дело крайне затратное. Так что и он тоже начал развозить газеты.
В отличие от моей двухдолларовой подработки после школы, папа взялся за доставку уважаемого издания Boston Globe. Еще до восхода солнца ему предстояло обойти несколько сотен домов. Каждый день в четыре утра он будил одного из нас, усаживал полусонного на заднее сиденье своего Ford Fiesta
