Они названы «лошадниками, охотниками и собачниками благородного происхождения» (Stall-, Jagd- und Hunde-Junker). И хотя барон Мюнхгаузен делает вид, что эти слова к нему не относятся, однако его восторженное вранье о своих необыкновенных талантах, а также свойствах принадлежащих ему собак и лошадей не оставляет на этот счет никаких сомнений.

Достаточно вспомнить, как Мюнхгаузен расхваливает свое искусство наездника, гарцует по чайному столу на своем «литовце», развлекая общество; как проскакивает через окна кареты, принося извинения дамам; с каким самодовольством говорит о своей удивительной собаке Дианке, делавшей «стойку» две недели, — чтобы убедиться в том, что барон безусловно принадлежит к разряду «собачников благородного происхождения».

Однако бахвальство барона Мюнхгаузена выходит за пределы скромных рамок охоты. Об этом свидетельствуют его военные приключения, его удивительные географические открытия на севере и юге. Так, мы узнаем о том, что барон Мюнхгаузен не только непревзойденный кавалерист, способный оседлать на лету даже пушечное ядро, но и артиллерист, какого трудно сыскать, — об этом неопровержимо свидетельствует его встречный выстрел в крепости Гибралтар, натворивший столько бед в лагере врага.

Со свойственной ему скромностью барон сообщает своим слушателям, что это он спас Гибралтар, то есть решил исход войны за пролив, которую в 80-х годах XVIII века вели французы и испанцы против англичан. После этого, конечно, не приходится удивляться тому, что его дружбы и расположения добиваются генералы и государи, вплоть до турецкого султана и даже русской императрицы, предлагающей барону стать ее фаворитом.

Нетрудно понять и гордость барона Мюнхгаузена своими предками, от которых он унаследовал столь массивную заднюю часть, что ею можно было закрыть пробоину в днище корабля и тем спасти команду от верной гибели.

Смеясь над нелепыми измышлениями барона, над его «удачливостью», мы вместе с тем преисполняемся отвращения ко всей его жалкой и пустой жизни, предстающей перед нами как цепь смешных и нелепых происшествий.

Художественное своеобразие Мюнхгаузена — в том, что он выступает как бы в двойственном облике: одновременно и как предмет сатиры и как обличитель. По форме повествование ведется от лица барона-лжеца, по существу же с читателем все время говорит «автор», олицетворяющий правду, иронический дух книги. Ирония пронизывает все «приключения» Мюнхгаузена от начала и до конца, определяет весь строй повествования.

Иронична самая основа комизма «Мюнхгаузена» — несовпадение мнимой «правдивости» рассказа с действительной правдой. С необыкновенной щекотливостью оберегает Мюнхгаузен «честь кавалера», служащую порукой того, что он ни в чем не погрешил против правды; с возмущением говорит он о смотрителе амстердамского музея, сочинившем лживую версию об убийстве крокодила на острове Цейлон. И действительно, насколько «правдивее» звучат рассказы Мюнхгаузена, чем неуклюжее вранье лишенного фантазии и юмора смотрителя!

Но могут ли казаться «правдивыми» нелепости, рассказываемые Мюнхгаузеном? Обычной логикой этого добиться невозможно, а только особой «логикой лжи», представляющей своеобразную игру в правду. Герой пользуется различными приемами, чтобы придать рассказу видимость правдивости.

Некоторые из эпизодов основаны на простом преувеличении. Таким путем лошадь Мюнхгаузена оказывается на верхушке колокольни, или сам Мюнхгаузен — на Луне. Другие рассказы построены на основе буквального истолкования метафорических выражений. Особенно выразительным является охотничий эпизод, где герою пришла в голову «остроумная» мысль — зажечь порох искрами из глаз.

Достаточно приписать явлениям свойства и особенности по аналогии с другими похожими на них явлениями, чтобы рождались настоящие чудеса: лиса выколачивается из шкуры, как из оболочки; как мешок выворачивается волк; на голове у оленя, подобно ветвистым рогам, вырастает деревце с вишнями…

Необыкновенное возникает в книге и как результат удачного стечения обстоятельств. Только случайность спасает Мюнхгаузена от неминуемой гибели, угрожающей ему на Цейлоне при встрече со львом и крокодилом.

Часто используется излюбленный прием народной юмористической литературы — алогизм, рассказ о действиях или фактах, взаимно исключающих друг друга (спуск с Луны; лошадь, скачущая на двух ногах, и т. п.). Мюнхгаузен пытается убедить слушателей стилем изложения, тоном и характером повествования. Он тщательно мотивирует каждое действие, строго придерживается последовательной связи событий, неизменно находит «реальное» объяснение самым поразительным фактам. Так, например, слушая Мюнхгаузена, можно подумать, что семь куропаток, попавшие, как на вертел, на шомпол удачливого стрелка, имели возможность спастись, если бы охотник не догадался своевременно заострить шомпол. Вишневые косточки, попавшие между рогами оленя, очевидно но дали бы столь удивительного результата, если бы с них предварительно не была снята мякоть…

Но ирония книги направлена не только против лгуна Мюнхгаузена, но и против различных проявлений социальной несправедливости, характерных для Германии XVIII века. А в некоторых случаях автор сбрасывает ироническую маску и открыто, смело критикует крепостнические порядки, общественные пороки.

Особенно сильно звучит сатирическая концовка первого морского приключения: убийство царька острова. Здесь дана острая и резкая критика невыносимо тяжелых для народа общественных порядков, господствовавших в Германии, выражено гневное возмущение по поводу ограбления народа, насильственной вербовки в солдаты и продажи их на чужбину и т. д.

«Нам рассказали, — говорит автор, — что такие возмутительные принципы он привез из поездки на Север». Под «Севером» здесь подразумевается, конечно, Германия. Но особенно примечательна судьба, которую уготовил автор жестокому царьку: поднимается сильная буря и убивает тирана[8].

Постоянным и излюбленным предметом авторской сатиры являются нравы служителей церкви, религиозный обман. С уничтожающей иронией высмеяна вера в «чудеса» церковных легенд (рассказ об олене святого Губерта); язвительны насмешки над религией и духовенством (нимб вокруг головы пьяницы генерала; увлечение римского папы устрицами), над алчностью церковно-католических властей (судьба сокровищ турецкого султана).

Необходимо подчеркнуть роль Бюргера в усилении обличительного пафоса и комизма «Приключений барона Мюнхгаузена».

Его перу принадлежат многие эпизоды, запоминающиеся смелостью комических положений и поэтичностью фантазии: знакомство с пьяницей генералом, эпизоды охоты на уток, полет на пушечном ядре, проскакивание на коне через карету, извлечение себя из болота и др.

Бюргер охотно использует крепкое словцо, грубоватую народную шутку. Он вставляет в текст Распе нелестную характеристику Мюнхгаузена и его «компаньонов» — «собачьи юнкера». В рассказ барона о том, как ему удалось двумя кремнями разорвать на куски медведя, Бюргер вклинивает вставку об ученых, которым тоже угрожает опасность взорваться.

Почти все добавления Бюргера почерпнуты из народной литературы, но дело идет не о механическом заимствовании, а о творческом развитии и переработке использованного материала. Характерным примером может служить один из эпизодов охоты на уток.

Источником этого «приключения» является проделка Тиля Эйленшпигеля, известного героя народной книги. Желая посмеяться над хозяином, Тиль прикрепил к концам связанных веревок кусочки хлеба и стал кормить ими хозяйских кур. Проглотившие хлеб куры оказались привязанными друг к другу.

Незначительный мотив народной книги