Я сбежал по лестнице и увидел коня, который, взбесившись, вел себя так необузданно, что никто не осмеливался ни подойти к нему, ни вскочить на него.

Самые смелые и решительные наездники толпились вокруг в смущении и растерянности.

На всех лицах отразился испуг, когда я одним прыжком вскочил на коня и этим неожиданным маневром не только его напугал, но и полностью покорил и усмирил, пустив для этого в ход все свое искусство наездника. Чтобы продемонстрировать перед дамами это искусство и при этом не обеспокоить их, я принудил коня вместе со мной прыгнуть через одно из открытых окон в столовую. Здесь я несколько раз то шагом, то рысью, то галопом прогарцевал по комнате и в конце концов заставил коня вскочить на чайный стол и показать здесь в миниатюре все тонкости высшей школы верховой езды, которые вызвали восхищение всех присутствующих дам. Моя лошадка проделала все так изящно и ловко, что не разбила ни одной чашки. Все это привлекло ко мне горячие симпатии как дам, так и самого графа. С присущей ему учтивостью попросил он меня принять молодого коня в подарок и завоевать на нем победу и славу в походе против турок, который должен был вскоре начаться под предводительством графа Миниха[21].

Трудно было сделать мне более приятный подарок! Он как бы предвещал много хорошего в походе, в котором мне предстояло выдержать первое испытание в качестве солдата. Такой конь, покорный, горячий и смелый, — овечка и Буцефал[22] одновременно, — должен был ежечасно напоминать мне о долге бравого солдата и об удивительных подвигах, совершенных на поле брани Александром в его молодые годы.

Мы отправлялись в поход, как мне кажется, отчасти ради того, чтобы снова полностью восстановить честь русского оружия, несколько пострадавшую при царе Петре в боях на реке Прут[23]. Это нам полностью удалось после тяжелых, но славных походов под предводительством великого полководца, уже упомянутого нами выше.

Скромность не позволяет подчиненным приписывать себе великие подвиги и победы, — слава обычно становится достоянием предводителей, причем и это совершенно не зависит от их человеческих качеств. И, что особенно противоестественно, слава становится достоянием королей и королев, никогда не нюхавших пороха, разве только на увеселительных празднествах, и не видавших никогда в глаза ни бранного поля, ни армии в боевом порядке (если не считать парадов).

У меня поэтому нет особых притязаний на славу, добытую в крупнейших боях с неприятелем. Все мы вместе выполняли наш долг патриотов, солдат и просто честных людей. Это всеобъемлющее выражение, полное большого содержания и значения, хотя масса всяких бездельников и пустословов имеет о нем весьма слабое представление. Ввиду того, что под моей командой находился гусарский полк, я проводил разные операции, где все было предоставлено моему собственному усмотрению и мужеству. Успех этих операций, как мне кажется, я все же имею основание поставить в заслугу себе и моим смелым товарищам, которых я вел к победе и завоеваниям.

Однажды, когда мы загоняли турок в Очаков, наш авангард попал в жестокую переделку. Мой горячий литовец чуть было не занес меня прямо к черту в пекло. Я находился на дальнем передовом посту как вдруг заметил приближавшегося неприятеля, окруженного тучей пыли, что помешало мне определить как численность его, так и намерения.

Поднять такое же облако пыли и укрыться за ним было бы несложно; к подобной шаблонной хитрости чаще всего и прибегают, но это ничего не дало бы мне, да и не способствовало бы достижению цели, ради которой я был выслан вперед. Я приказал поэтому своим правофланговым и левофланговым рассеяться по обе стороны колонны и поднять как можно больше пыли. Сам я в это время двинулся прямо на неприятеля, чтобы лучше прощупать его. Это мне удалось, ибо он сопротивлялся и дрался только до тех пор, пока страх перед моими фланговыми не заставил его отступить в беспорядке. Теперь настало самое время смело броситься на него. Мы рассеяли его полностью, разбили наголову и не только загнали обратно в крепость, но погнали дальше, через нее, так что расправа с ним превзошла все наши самые кровожадные намерения.

Так как мой литовец отличался необыкновенной быстротой, я оказался впереди преследователей. Увидев, что неприятель удирает из крепости через противоположные ворота, я счел целесообразным остановиться на базарной площади и приказать трубить сбор.

Я осадил коня, но вообразите, господа, каково было мое удивление, когда возле себя я не увидел ни трубача, ни кого-либо другого из числа моих гусар.

«Не проскакали ли они по другим улицам? Куда они могли деваться?» — подумал я.

Но они во всяком случае, по моему мнению, не могли быть далеко и должны были вот-вот нагнать меня. В ожидании я направил своего тяжело дышавшего коня к колодцу на базарной площади, чтобы дать ему напиться. Он пил и пил без всякой меры и с такой жадностью, словно никак не мог утолить жажду. Но дело, оказывается, объяснялось очень просто. Когда я обернулся в поисках моих людей, то угадайте, милостивые государи, что я увидел? Всей задней части моего бедного коня как но бывало: крестец и бедра — все исчезло, словно их начисто срезали. Поэтому вода вытекала сзади по мере того, как она поглощалась спереди, без всякой пользы для коня и не утоляя его жажды.

Для меня оставалось полнейшей загадкой, как это могло случиться, пока откуда-то с совершенно другой стороны не прискакал мой конюх и, разливаясь потоком сердечных поздравлений и крепких ругательств, не рассказал мне следующее. Когда я, смешавшись с толпой бегущих врагов, ворвался в крепость, внезапно опустили предохранительную решетку и этой решеткой начисто отсекли заднюю часть моего коня. Сначала указанная задняя часть брыкалась изо всех сил и нанесла огромный урон неприятельским солдатам, которые, оглушенные и ослепленные, напирали как безумные на решетку, а затем она победоносно, как выразился конюх, направилась на близлежащий луг, где я, полагал он, и сейчас еще мог бы найти ее. Я повернул обратно, и оставшаяся половина моего коня неслыханно быстрым галопом доскакала до луга. С большой радостью нашел я здесь вторую половину и, к немалому удивлению, увидел, что она подыскала себе занятие, да такое любопытное, что ни один maître des plaisirs[24], при всем своем остроумии, не мог бы изобрести ничего подобного для увеселения какого-нибудь безголового субъекта. Короче говоря, задняя половина моего чудо-коня за эти короткие