Новое пробуждение было на порядок лучше. Тело все еще болело, но конкретизировать эту боль не получалось. А вот живот уже не болел.

Диагностируя свое состояние, я первым делом пошевелила пальцами рук. Получилось. Я аж выдохнула от облегчения. Сжала и разжала кулаки, чуть двинула левым плечом, правое было чем-то зафиксировано, покрутила ступней, правую лодыжку прострелила боль. Зашипела, чем привлекла к себе внимание.

— Миледи, — опять этот писк, — вы очнулись. Пить хотите?

Облизнула пересохшие губы. Мне опять сунули трубочку.

— Пейте, только не шевелитесь. Вам нельзя пока. Лекарь сказал, что месяц лежать вам минимум. Пока кости все не заживут.

Я все пила и силилась открыть глаза. Сквозь веки пробивался неясный свет. Сами веки как свинцом налитые. Круто я приложилась об руль. Хотя если об руль, то должен болеть лоб, ведь им я ударилась. Почему болит затылок?

— Ваше Величество, вам нужно покушать. Сможете открыть рот? Или бульон тоже через трубку?

Почему она меня так странно называет? Какая еще миледи? Какое еще Величество? И как она себе представляет мое питание, даже если я дам ей ответ? Я веки поднять не могу, губы слиплись.

Замычала, не в силах ничего связного произнести. Рядом послышалась какая-то возня. Несколько минут, и мне снова вставляют трубку. В этот раз было странное варево, отдаленно похожее консистенцией на манную кашу, но на вкус ближе к куриному супчику. Да и какая разница мне сейчас. Кормят — значит, выживу. Умирать не собираюсь. У меня еще столько планов на жизнь…

Желудок довольно булькнул, а сознание опять в сон уплыло. Что, так быстро?

Еще два пробуждения прошли в том же ключе, исключением был тот факт, что я смогла открыть глаза, ужаснуться и закрыть их вновь.

А все потому, что я явно находилась не в больнице. Не было наших классических, крашенных до середины стен, плафона на чахлом проводе, с мигающей лампочкой и всего остального, что бывает в российских муниципальных больницах.

Во-первых, я лежала на огромной кровати с балдахином. Красным шёлковым балдахином. Вот никогда не понимала, зачем он. Пыль собирать? Согласитесь, в нашей больнице такого точно никогда не будет. Дальше хуже. Резные столбики кровати из настоящего дерева, судя по виду — мореного, не лакированного.

Справа от меня в высоком кресле спала милая на вид девушка в чепце. ЧЕПЦЕ. Вот он заставил мои глаза открыться по полной. Даже голова закрутилась лучше, заставляя и дальше впадать в шок.

Стены комнаты явно не обоями оклеены. Судя по отблескам золотой нити, это была ткань. Мать вашу, бордовая ткань с вышивкой золотой нитью. Я в борделе? Что за пошлость? По периметру комнаты были расставлены пуфики, слева имелась неприметная дверь, рядом с ней туалетный столик с большим зеркалом и уймой ящичков. Точнее, двенадцатью, специально пересчитала. Зачем столько? Не спрашивайте, не знаю, честно. А на противоположной стене висела большая картина с красивым пейзажем. Единственное, что вызвало во мне приятные чувства.

На картине был закат в горах. На вершинах шапки снега, по склонам низкорослые деревья, а у подножья луга и домики. Маленькие, с красными крышами, больше о них ничего не сказать, не видно с постели. Красота, одним словом. Вот смотрела на нее, и создавалось впечатление, что свежестью тех полей потянуло, родной прямо запах. Прикрыла веки, наслаждаясь эфемерным ароматом трав, и незаметно для себя вновь уснула.

— Миледи, вам нужно покушать, — разбудил меня знакомый уже голосок. Открыла глаза, встречаясь взглядом с той самой девушкой из кресла. Только сейчас она не спала, а совала мне трубку. Я покорно принялась есть, рассматривая незнакомку и ее чепец.

С такого расстояния стало понятно, что девушка оказалась девчушкой лет пятнадцати максимум. Наивные голубые глазки внимательно смотрели на меня из-под коротких и почти прямых ресниц.

— Где… — прохрипела я. Прямо горжусь собой, что смогла выдавить. — Где я?

— Вы в своих покоях, Ваше Величество. Скоро придет ваша личная горничная. А я пока оботру вас. Вам еще нельзя вставать. Потом позову лекаря, он осмотрит вас. Еще пить?

— Нет. — Хотелось задать кучу вопросов, но горло драло от каждого произнесенного звука. Почему? Не знаю.

Да если уж на то пошло, то здесь вообще одно сплошное что, где, когда и почему. На сон или бред совсем не похоже, иначе бы ничего не болело. Да и просыпалась я уже несколько раз. А если не сон, то что?

Наконец-то последние события стали складываться в общую картинку. Авария, скользкая дорога, звонок, смерть папы.

Слезы из глаз потекли потоком, застилая всю эту сюрреалистичную комнату. Боль душевная взяла верх. Моего любимого папочки больше нет. Папы, который хвалил мои первые потуги приготовить что-то съедобное, давясь, но глотая. Папы, который пытался провести разговор на интимную тему, несусветно краснея. Папы, который первым стал поддерживать моё увлечение музыкой и танцами, какими бы дикими они ни были. Папы, который бдительно следил за моим общением с его солдатами, но не вмешивался, или мне казалось, что не вмешивался. Папы, который паниковал от каждой моей сбитой коленки и синяка. Папы, который по-доброму смеялся над моим подростковым выбором одежды.

— Миледи, что вы? Больно? Где? Я сейчас, — доносился паникующий голос девушки до меня. Она явно выбежала из комнаты, а я разревелась еще сильнее.

Опять этот отвар через трубку, и я засыпаю.

— Скоро она должна прийти в себя, — прорвался в моё сознание приятный мужской голос. — В принципе, она уже должна суметь встать. Лечение прошло нормально. Жизни Её Величества ничего не угрожает, как и репродуктивной функции. Конечно, в течение полугода новая беременность может подкосить ее здоровье, и я бы не рекомендовал этого. В остальном тело в порядке.

— Понятно, — громыхнуло басом. Боже, вот это голос. Меня аж подкинуло. Я резко открыла глаза и увидела двух мужчин.

Один был высокий, возможно выше двух метров. Косая сажень в плечах, смоляные волосы рассыпаны в очаровательной небрежности. Сама поза показывала, что он здесь хозяин. Не живой человек,