А дальше на ум не пришло ни одной веской причины, с помощью которой могла бы оправдать, что меня бросили.

Злость вырывается из меня вместе с дыханием. Судорожно сжимаю и разжимаю дрожащие пальцы. Ощущая жгучую потребность ударить этого человека. Незнакомого, чужого, который вдруг решил, что вправе распоряжаться моей жизнью!

Что за бред?!

Нельзя вот так появляться из ниоткуда после пятнадцати лет забвения и ожидать послушания.

Обычно я веду себя тихо. Не люблю привлекать внимания. Потому что это всегда оборачивалось для меня проблемами. Но, похоже, уже поздно. Одна огромная проблема сидит напротив.

– Нет, – поднимаюсь с подлокотника, упрямо глядя на мужчину, точно зная, что нет никакой силы, способной заставить меня поехать с ним.

– Да, – и в качестве аргумента вынимает из наплечной кобуры пистолет. Тяжёлый, чёрный. Такой начищенный и блестящий, словно его постоянно пускают в ход. И кладёт его на стеклянную столешницу журнального столика.

Он не направляет дуло в мою сторону. Но даёт понять, что я не в том положении, чтобы спорить с ним. Очевидно, с такими людьми не пререкаются. Им подчиняются. Их слушаются. А я просто по неопытности не смогла разобрать, с кем имею дело.

И как я сразу не заметила, что он при оружии? Эта наплечная кобура выглядит как какой-то модный элемент гардероба. Такой же современный, как и его татуированные предплечья. Что там у него, купола?

Кем бы он мне ни приходился, дядей или нет, но он опасен. Возможно, он бандит, как Крестовский, или бизнесмен? Или, может быть, даже хуже – депутат или сенатор? Тот, для кого закон не писан.

В очередной раз я ощутила себя пылью, которой вскоре суждено превратиться в грязь, как только пойдёт дождь.

Моё мнение ничего не значит. Но из этого не следует, что я стану потворствовать чужим прихотям. В особенности – моего отца.

Кстати, где он? Если всё это не театральное представление, то почему не приехал лично, раз я ему понадобилась? Наверное, не очень-то и нужна.

Шатаясь, совершаю шаг назад. Переводя взгляд с оружия на дядю, слыша биение своего испуганного сердца. От страха становится жарко. Синтетическая ткань платья противно липнет к коже.

– Зачем я вам понадобилась? – задаю вопрос, который давно вертится на языке.

– Узнаешь по пути в Москву.

Смотрю на него, пытаясь мыслить логически. Если я ему нужна, наверное, он не станет меня убивать. По крайней мере не сейчас.

Но для каких целей я ему понадобилась?

Впрочем, это не важно.

Я всегда подчинялась кому-то. Годы в детском доме вовсе не стали для меня радужным и светлым воспоминанием. Правила. Расписания. Порядок. Всё опостылело.

Не так давно меня выпустили из стен казённого учреждения. И я не готова так скоро оказаться в чьей-то власти.

Главное – выбраться отсюда, а там уж я придумаю, как не попасть в пасть Питону.

Надо быть хитрее, Вера! Иначе он тебя проглотит и не подавится!

– Хорошо, – соглашаюсь, опуская при этом глаза в пол. – Два дня, я поняла.

– Бери с собой только паспорт, другие вещи тебе не понадобятся, – ставит в известность, словно ни на миг не усомнившись в том, что я готова уехать с ним.

Впрочем, а почему нет? С чего бы богатому дяде думать, что провинциальная племянница, ничего слаще морковки не пробовавшая, должна ему отказать? Он ведь предлагает уехать мне из моей глухомани, расположенной в богом забытом месте, аж в столицу.

Детдомовка вроде меня может лишь мечтать о таком резком повороте судьбы.

У меня ведь не может быть гордости и чести. Ничего кроме голода.

Хмыкаю, не планируя его больше видеть. Пусть считает, что справился. Уж я найду, как затеряться в своей деревне.

Только вот один вопрос меня заботил.

– Как я здесь оказалась?

Его взгляд меняется. Знаете, как бывает у рептилий в кино. Щёлк – обычные зрачки. Щёлк – чёрные вертикальные. И тут же обратно.

Скользит взглядом по моим босым, замёрзшим ступням, забираясь выше к коленкам. Бёдрам, цепляясь за платье и дальше наверх.

Я бы возмутилась. Сказала бы, что никакие дяди так не смотрят на племянниц. Но вместе с тем я не понимала значения этого выражения в его глазах. Он словно вспоминал что-то из произошедшего вчера.

Но что?

– А ты не помнишь? – на его лице появляется тень улыбки. Колючей, циничной.

Хочется возразить. Но мне нечего сказать.

Сколько бы ни рылась в памяти, но не могла вычерпать ни одного мало-мальски внятного воспоминания. Лишь разрозненные куски, не имеющие никакой связи друг с другом.

– Нет, не помню, – тихо выдыхаю, с надеждой глядя на него. Может, он прольёт свет на минувшие события?

Он подаётся корпусом немного вперёд. Сводит брови, будто не до конца доверяя моим словам. И впивается в меня взглядом, не желая пропустить момент, когда я могла бы ему соврать.

– Ничего из того, как вела себя вечером?

От его уточняющего вопроса становится ещё дурнее.

Я не пила с четырнадцати лет. С того дня, как меня первый раз накрыло от алкоголя.

Впрочем, учитывая этот самый первый раз, наверное, и вчера я могла сотворить всё что угодно.

Качаю сокрушённо головой. Надо будет расспросить Лиду. Ох, зачем она дала мне выпить? Ей лучше всех известно, что мне нельзя.

Дядя отчего-то выглядит крайне довольным. Я даже замечаю, как он расслабляется, откидываясь на спинку кресла. Его лицо почти преображается. Становясь менее жёстким. Более привлекательным и молодым.

Интересно, сколько ему лет?

– Ты вела себя ровно так, как я и ожидал от тебя, – поднимается во весь исполинский рост, занимая своими габаритами всё пространство гостиной.

Мне тут же начинает казаться, что в комнате стало слишком тесно для нас двоих. Захотелось ещё попятиться, пока не смогу ощутить спиной входную дверь. И бежать куда глаза глядят.

Но продолжаю стоять на месте, переваривая его ответ. Ощущая себя беззащитной без воспоминаний.

– И, кажется, это твоё, – он совершает какое-то движение носком грубых ботинок. И я с ужасом наблюдаю, как мои трусики в ромашку летят с пола в мою сторону.

Как мои трусы оказались под журнальным столиком? Что, чёрт возьми, здесь творилось ночью и чего он от меня ожидал?