— Мамка заругает? — спрашивает Ванька.

— Мама? — удивляется мальчишка. — За что?

— Что подрался. Вон грязный весь.

— Не заругает, — мальчишка чуть улыбается и тут же ойкает от боли в губе. — Расстроится.

Ванька срывает растущий рядом листик подорожника, обрывает жилки и прикладывает к губе мальчишки.

— Быстрее заживёт.

Тот прижимает пальцами подорожник:

— Спасибо.

Ванька довольно улыбается. Хочется сказать, что на то он и рыцарь, чтобы спасать. Но он молчит. Ему сейчас хорошо. От мысли, что он поступил правильно. От того, что ему благодарны. И от тепла чужого плеча, прижавшегося к его.

— Как тебя зовут? — спрашивает мальчишка.

— Ванька.

— Ваня, — поправляет его новый знакомый. — А меня Давид. Но ты можешь звать меня Дино.

— Дино, — произносит Ванька и улыбается.

…

Запах прелой травы. И вкус вишни на губах. Песочные сухие губы со вкусом вишни, а потом ещё долго песок будет хрустеть на зубах, напоминая. Так и останется кинком. Стоит только подумать, увидеть. Этот вкус, он всплывает даже без воспоминаний.

Смотреть на него невыносимо. Ещё невыносимо видеть его с кем-то. Ты каждый раз умираешь, когда представляешь, как он… с кем-то… но не с тобой. Никогда с тобой. Он сказал тогда: «Больше никогда».

Да. Это было затмение. Солнечным ударом по затылку. В нокаут. Потеря сознания. И вечная амнезия.

У него.

Не у тебя.

Это единственное, что помогает тебе держаться.

Ты мог быть ему просто другом. Ты бы смог. Но и в этом тебе отказано.

Он никогда не смотрит на тебя. В упор не видит. Только иногда, когда совсем лоб в лоб. Скользнёт по тебе отсутствующим взглядом: «Привет». Так здороваются с соседями, чьих имён не знают. Иногда тебе кажется, что и твоего имени он не помнит.

Очередная девчонка спрашивает: «А кто это?»

Он лениво отвечает: «А, никто, пересекались».

Да. Вы пересекались. Никто никогда не узнает, насколько близким было пересечение. А хотя. Ничего не было. Солнечный удар. Прелая трава. И вкус вишни на губах.

Эпизод 3

Это не было дружбой. Ванька не писал Дино писем. Ему бы и в голову не пришло. Не общался с ним в соцсетях. У Ваньки и телефона не было. Сестра иногда давала свой — поиграть. И достаточно. Но раз в год — Ванька это знал точно — Дино со своей матерью вновь появлялся в деревне. На месяц.

Стоило отцу лениво бросить мимоходом:

— Родственнички опять к соседям … — как Ванька в тот же день бежал к дому Ильиных и свистел под окнами, вызывая Дино.

— Мальчик, ну что ты свистишь, — укоризненно улыбалась мать Дино, выглядывая из окна. — Можно же постучать.

— Ага, — соглашался Ванька и спрашивал. — А Дино приехал?

— Приехал, — спокойно отвечала женщина и оборачивалась в глубь комнаты. — Давид, тут этот мальчик.

Почему Ванька так ждал приезда этого непонятного городского мальчишки, он не знал. Но на целый месяц Ванька забывал обо всех деревенских забавах и своих босоногих друзьях. Целый месяц он неотступно следовал за царской дочерью как верный рыцарь. Охранял от всех предполагаемых врагов. Царская дочь подрастала и врагов становилось больше.

В двенадцать лет жизнь уже не кажется такой простой и понятной.

Они сидят на берегу реки. Именно там, где и началось их знакомство. Их место. Ванька кидает мелкие камешки в воду и искоса поглядывает на Дино. Тот сидит прямо. Слишком прямо для ребёнка. Ванька даже удивляется, как можно так сидеть. Пробует. Выпрямляет спину. Хватает его на несколько минут. Ещё раз убеждается в особенности нового знакомого. Тот сидит на песке, согнув ноги в коленях и смотрит куда-то далеко. За горизонт. Наверное, думает о чём-то недосягаемом Ванькиному разуму. Иссиня-голубые глаза прикрыты длинными и пушистыми ресницами.

«Царская дочь», — Ванька улыбается своим мыслям, вспоминая первую их встречу. Как он тогда спутал Дино с девчонкой. И всё же это определение словно прилипло к Дино в Ванькиной голове.

В это лето волосы Дино длиннее. Чуть спускаются ниже плеч. Почему-то хочется пропустить сквозь пальцы золотые завитки. В волосах Дино, как и прежде, переплетаются лучи солнца. Подсвечивают его кожу. Кажется, что свет идёт изнутри. Но Ваньке это, конечно, кажется. Как же иначе.

Чаще всего они молчат. Дино неразговорчив. Возможно, он считает, что с Ванькой и говорить не о чем. Ваньке же кажется, что всё, что он сам может сказать Дино, будет воспринято глупостью. Где он, Ванька, и где Дино. Как и прежде пропасть огромна. Как и прежде они — царская дочь и крестьянин.

Поэтому они молчат. Молчать бывает тоже комфортно. Дино смотрит, как Ванька ловко бросает «блинчики» по воде. Улыбается. Ванька, поощрённый его улыбкой, роется в песке, выискивая плоские камешки. Состязание в ловкости. И он победитель. И всё равно, что соперников в состязании у него нет.

— Будешь? — Дино протягивает ему принесённый из дома пакетик с вишнями.

Ванька кивает. Улыбается ещё шире. Берёт осторожно песочными пальцами крупную ягоду, кладёт в рот. Сдавливает зубами. Сочная мякоть лопается, сок брызжет изо рта. А на зубах хрустит песок. Он остался на ягоде, когда Ванька брал её из пакетика. Ваньке всё равно и на песок, и на красные капли сока, текущие по подбородку. Он победил в состязании, и царская дочь наградила его. Конечно, он не думает об этом прямо. Это где-то глубоко в подсознании. Когда вырастет, Ванька поймёт это. Но не сейчас. Сейчас просто хорошо. Хорошо сидеть с Дино на песке. Бросать камни по воде. Искоса поглядывать на освещённого солнцем Дино. Смотреть прямо на него Ванька не осмеливается. Вот ещё. Дино же не девчонка, чтобы на него пялиться.

— Охота тебе с ним возиться? — громкий голос позади них вырывает из солнечной идиллии.

Время от времени происходит эта неизбежная встреча с деревенскими пацанами. Они тоже подросли. И неприязнь к городскому никуда не делась. От прямой агрессии их сдерживает только присутствие Ваньки. Дино без Ваньки никуда. Нет, не так. Ванька одного Дино и не оставит.

— Заняться нечем? — Ванька даже не оглядывается.

Ванька не оглядывается, но делает характерное движение плечами, будто разминаясь. Показывает, что он готов. Напоминает. С ним шутки плохи. Он-то не царская дочь. Вмажет так, что можно и без зубов остаться.

Колька Ступицын знает об этом. Очень хорошо знает. Ваньке приятно думать, что отсутствие одного зуба в Колькином рту — его заслуга.

— Река общая, — сквозь зубы отвечает Ступицын.

Он бы ещё многое хотел сказать, но ограничивается:

— Тоже мне, нашёл