— Лучше Егор, — Я протянул руку и глотнул тёплой воды.

— Вставай нужно поговорить.

Разглядев в потёмках взъерошенного домового, я поднялся из постели и сел в кресло, приходя в себя после сна. А Отила продолжил ворчливым голосом:

— Ты, Егор, настоящий без примеси тупой долбень. Ты что натворил? Я же предупреждал не рыться там, где не надо!

— То дело случая, — я начал злиться, — не я, так кто-то другой бы докопался, рано или поздно.

— Кто другой? Кому тут докапываться? Одно старьё вокруг. Десяток лет и местность совсем опустеет. Зарос бы карьер, и дело с концом.

— Хватит тебе ворчать, Отила, лучше скажи, что такое я откопал? Хреновина явно непростая и, возможно, опасная.

Домовой привычно забрался в соседнее кресло и по-хозяйски устроился на подлокотнике. Его глаза мерцали в потёмках, как у кота.

— Десять тысячелетий назад эта хреновина врезалась в землю и пропахала траншею с полверсты, пока не остановилась вблизи реки. Она притащила с собой кучу валунов, которые и стали причиной изгиба русла. Её сразу завалило грунтом, а потом и вовсе затянуло землёй и растительностью. Сначала она издавала звуки и какие-то сигналы, потом затихла. Всё это мне рассказал дед, а ему местные родичи. Знаю одно, эта штука не земная.

— Э-э, Отила, — перебил я домового, — не в обиду будь сказано, но ты и сам не шибко похож на землянина.

— Тьфу на тебя. Это вы человеки ещё младенцы-сосуны по сравнению с моим народом, который уже жил на Земле за миллионы лет до вас. Создали вас на нашу беду, — он замолчал и нахохлился.

— Не сердись, Отила, — сказал я примирительно, — я же не со зла. Просто мы о вас ничего не знаем.

— Вот и хорошо, что не знаете. Одни беды от вас. Но ты, Егор, вроде мужик нормальный, хоть и дурак. Ладно, кое-что расскажу, — он поёрзал на подлокотнике, устраиваясь удобнее, привалился боком к спинке и продолжил:

— Народ наш древний, и живём мы долго. Я ещё молод всего пять сотен лет. А вот мой дед застал последних неандертальцев. Слышал о таких?

— Я то слышал, а ты откуда? — удивился я.

— Оттуда, откуда и ты, книжки нужно научные читать, — ухмыльнулся Отила. — А, коль стараешься, то обязательно воздастся. Переезжать мы не любим и чаще живём там, где родились. Но иногда приходится. Я, к примеру, родился и жил в Москве, пока город не сожгли французы. Здесь в деревне нас четверо, все друзья и родичи. Умеем и можем мы немало, потому я и предупредил тебя дурака.

— Спасибо тебе, Отила, но делать то что? — спросил я.

— Во-первых, — он многозначительно поднял палец, — никому ничего не болтать, особенно властям. Во-вторых, почаще включать голову. В-третьих, слушать то, что говорит умный и добрый Отила. Завтра сходи на место, спокойно посмотри, пощупай. Может быть что-то сообразишь. Эту хреновину не бойся, коль все эти тысячелетия она пролежала спокойно, то и нынче ничего не будет. Сходишь, и потом обсудим. А сейчас спи спокойно, я присмотрю за хозяйством. — Он спрыгнул с кресла и исчез.

Как ни странно, в ту ночь я спал глубоко и безмятежно, а проснувшись, махнул рукой на заброшенное хозяйство и стал собираться на Крутые. Оделся по боевому в свой обношенный потёртый камуфляж, старые берцы и выгоревшую на солнце холщёвую шляпу-панаму, на всякий случай прихватил сумку с инструментами и отправился в злополучный карьер. Подойдя к мостику, я с удовольствием отметил, что с этого берега карьер почти не виден. Зато на той стороне, едва я выбрался из бурьяна, открылся вид на отвесную стену раскопа с матово поблёскивающим пятном внизу. Что-то как-то сразу расхотелось идти дальше. Не скажу, что я боялся, но опасался нешуточно. Но проклятое природное упрямство и любопытство перетянули на весах сомнения.

Вблизи в карьере ничего не изменилось. Всё тот же песок, всё та же выпуклая металлическая хреновина. Стараясь не прикасаться к ней, я обмахнул края шляпой, отчего поверхность расширилась. Проклиная себя за безрассудство, я дотронулся до металла. Ничего не случилось. Поверхность не холодная, гладкая, без малейших неровностей. Прикинул размеры. Судя по кривизне, должно быть метров десять-двенадцать. Постучал рукой, слышится полость.

Я сел на песок и, глядя на гладкую поверхность металла, задумался, стоит ли вообще её исследовать, или лучше завалить чем ни попадя, закопать, и дело с концом. Вздохнул и, затолкав здравый смысл подальше, продолжил исследование. В конце концов, инженер я или погулять вышел. Бывший, конечно, но голова то всё ещё соображает. Поскольку до сих пор хреновина вела себя прилично, я осмелел и раскрыл сумку с инструментами. Поцарапал, поковырял, постучал. Металл очень твёрдый, ни царапины, даже от алмазного стеклореза. Через час стало ясно, что ничего нового я не узнал, ничего не понял и ещё больше запутался.

В полном недоумении я уже собрался уходить, когда собирая инструмент, бросил взгляд на круглый магнит от динамика, который помогал не растерять мелкий крепёж и инструмент. Будь неладно дурное серое вещество моей головы и вместе с ним моё непраздное любопытство, всю жизнь мучаюсь от того, что любопытен без меры. Не знаю, кто толкнул меня под руку, чёрт или ангел, но я достал магнит, очистил его от железной мелочи и приложил к поверхности хреновины. Он сразу притянулся. Под ним и вокруг него появилось просветление, как в зеленоватом бутылочном стекле на просвет. От неожиданности я отшатнулся и шлёпнулся на задницу. Минута шла за минутой, ничего не происходило. Я поднялся, трясущимися от волнения руками начал медленно перемещать магнит. За ним тянулась полоса просветления. В конце концов, на поверхности появилось полуметровое овальное «окно». Ещё большее потрясение вызвало появление в «окне» двух строчек непонятных знаков, заставивших меня замереть, не отводя глаз от поверхности хреновины.

Для моего старческого сознания это уже было чересчур. От избытка впечатлений ноги сами унесли меня от карьера. Закинув сумку с инструментом за спину, я поспешил домой. Пока шёл, успокоился и дома первым делом по памяти я записал увиденные в окне знаки. Фотографическая память не раз меня выручала раньше, не подвела и теперь. Передо мной на столе лежал листок с тремя десятками непонятных знаков не сложных в написании и чем-то напоминающих скандинавские руны.

Чтобы чем-то себя занять, я до вечера разбирал, чистил и сортировал старый кирпич, замачивал и месил глину и собирал весь печной приклад. Вместе с тем, вырванный из привычной жизни, я всё время перебирал в памяти мельчайшие детали происшествия и пытался осмыслить, что же такое подкинула мне проказница