— СТОП!

Я почувствовал укол недовольства, которое через три часа переросло в еле сдерживаемое раздражение. За третьей остановкой последовала четвертая, потом пятая, потом шестая… на двадцать четвертой я перестал считать. Режиссеру — невысокому, худому хадаганцу в очках — не нравилось все: как мы маршировали, как ветер развевал наши плащи, как рядом стоявшие солдаты сочетались друг с другом, как сияло в свете прожекторов наше оружие… Несколько раз мы перестраивались и меняли направление, после чего приходилось передвигать и все окружающие нас приборы, но как только мы начинали маршировать, что-то снова было не так и звучала команда «Стоп!». Даже самым выдержанным становилось все труднее сохранять на лице искреннюю радость и любовь к Родине. После трех часов упорных съемок мы так и не промаршировали несчастные сто метров от начала и до конца. Все разошлись на пятиминутный перекур.

— Товарищи, кладовщикам на склад требуется доброволец…

«Неожиданно» стать добровольцами изъявили желание все присутствующие… но не зря же я так усердно зарабатывал в лаборатории капитанские погоны. Шикнув на рядовых и лейтенантов, я с неописуемым облегчением покинул поле съемок, надеясь, что это был первый и последний раз, когда я воспользовался своим служебным положением в личных целях. Женщина проводила меня до склада, больше походившего на примерочную — вдоль стен тянулись ряды стоек с вешалками, вдалеке виднелись полки с прочим реквизитом — обувью, головными уборами, оружием, вероятно — бутафорским, слишком уж много украшений на нем было.

— Как можно работать в таких условиях? Как?! Чинуши от искусства!

Между рядов сновали кладовщики, шарахающиеся от вопящей на них хадаганки.

— Это кто? — тихо спросил я, кивнув на женщину в крайней степени нервного возбуждения.

— Это одна из главных наших проблем, — прошептала моя проводница. — Имя ей — Дина Озерина. Во-первых, она жена режиссера. Во-вторых, главный художник. Взрывоопасная смесь! Вынь да положь ей настоящую форму, и оружие Лиги, и предметы их быта! А ведь мы в лепешку разбились, заказали все у лучших ремесленников Незебграда. Не устраивает! Фактура ткани, видите ли, не такая! Я с ней разговаривать уже не могу…

— Паразиты, жирующие на творчестве! Лишь бы сэкономить! А ведь мы тут не в бирюльки играем, мы творим вечное!

Как выяснилось, требования Озериной все же были частично удовлетворены. На склад доставили самые настоящие, трофейные вещи лигийцев, и теперь мне предстояло подтаскивать ящики с реквизитом костюмерам, чтобы они выбрали все необходимое. Дина Озерина принимала непосредственное участие в этом процессе, чуть ли не с головой зарывшись в кучу непривычно пестрой одежды.

— Вот это мне пригодится… и это… и вот это… О-о! Это спасение! Видите?! Эти вещи за версту пахнут Лигой! Это не подделка! Теперь есть надежда, что мы создадим что-то настоящее! Честное!..

Я не видел принципиальной разницы с теми вещами, что висели на плечиках, но предпочел оставить свое мнение при себе. С выбором одежды было покончено примерно через час. Отобрав целую гору тряпья, Озерина свалила мне ее на руки и велела идти за ней, и я, скрывшись за разноцветными тканями и без конца спотыкаясь, потому что не видел дороги, поплелся в соседний павильон.

Увиденное там меня поразило до глубины души. Под высоким потолком, со всех сторон окруженные стенами помещения, под светом софитов мирно шелестели кронами настоящие березки. Сами по себе березы практически не росли на Имперских аллодах, но их искусственно выращивали во многих городах, поэтому удивился я совсем не этому. Среди берез темнело некое сооружение, как конструктор сложенное из круглых струганных бревен с прорезями для окон и двери.

— Лигийская изба! — торжественно произнесла Озерина. — Мы готовимся запечатлеть сцену военного совета полководцев Лиги. Дело происходит на Кватохе, и нам важно было воссоздать все точно и достоверно. Ох, сколько было мороки с этой канийской избой! По бревнышку добывали! С боем!

Наверняка такую избу в Империи могли бы собрать и самостоятельно, но для Озериной истинное лигиское происхождение всех предметов, по всей видимости, имело принципиальное значение. Меня разбирало любопытство и я, не очень аккуратно свалив принесенные вещи в кучу, заглянул внутрь. Канийское жилище вызывало у меня неподдельный интерес — от кружевных занавесок на окнах до гигантских размеров чайника на столе.

— О, самовар! Какая прелесть, ха-ха-ха! — впорхнувший в избу ангел звонко рассмеялся, уставившись в свое искаженное отражение в пузатом чайнике. — А это… о-о-о! Канийские баранки!

Девушка повернула ко мне лицо и ослепительно улыбнулась. У нее были большие, пронзительно синие глаза, золотисто-рыжие волосы, тонкая талия, длинные, стройные ножки, и вся она выглядела такой ладной, прямо-таки идеальной, словно кукла искусного мастера.

— Вы когда-нибудь пробовали канийские баранки и чай из самовара, капитан?

Я отрицательно покачал головой.

— Ах, мой милый капитан, вы столько потеряли! — девушка снова заливисто засмеялась. — О-о-о, смотрите, настоящая печь! Канийцы обогревают ей свои дома и, кажется, готовят в ней еду… Есть в их дикости что-то потрясающее, как вы считаете, капитан?

— Я бы предпочел нормальную квартиру с плитой и отоплением от манастанции.

— Но, милый, в этом же нет ничего романтичного, ха-ха-ха!

Она довольно цепко для столь тонких, хрупких пальчиков схватила меня за руку и потащила по всей избе, обращая внимание на все предметы, которые вызывали у нее восхищение или удивление, звонко смеялась и спрашивала, что я об этом думаю, каждый раз добавляя свое коронное и крайне смущающее меня «милый». Я, не имеющий четкого мнения по каждой кружке или ложке, на которую она указывала, не мог ответить ничего вразумительного, ограничиваясь многозначительным «э-э-э» и «м-м-м».

— Как это здорово — участвовать в подвижной истории! С утра прибыло столько военных, потрясающе!.. А вокруг все такое лигийское… Вон, видите двух канийцев? Не вздумайте их бить, милый! Это наши хадаганцы, просто в гриме. Репетируют… Ха-ха-ха… О-о-о! Что это там такое принесли… кажется эльфийские наряды! Ах, мой милый капитан, это должно быть для меня!

Восторженная красавица выпорхнула из канийской избы и приклеилась к принесшим на площадку новый реквизит костюмерам.

— Какой кошмар!

Я повернул голову и увидел появившегося режиссера — он с непередаваемой болью в глазах смотрел на очаровательную девушку, схватившую ажурный веер и принявшуюся жеманно им размахивать.

— Кто это? — спросил я.

— Вы не знаете Геллу Мухину?

— Впервые слышу.

— Хм… Везет вам. Это