– Хочешь знать, принадлежит ли оно Симургу?

– Ну а зачем ты мне все это рассказал? Неужто и ты уезжаешь? И тебя ждут семь морей?

– И семь земель!

– Ну папа!

– Глупышка, это всего лишь шутка.

– Я не хочу уезжать из Кошачьего царства.

– Мы и не уедем.

– А еще ты обещал, что сегодня весь день пробудешь со мной.

– Я всегда держу слово.

– Пойдем на холм?

– Пойдем. Только давай-ка сначала поедим.

Роза встала, и Арес занялся завтраком.

– У меня сегодня отличное настроение. Я приготовлю тебе самый вкусный на свете рыбный суп. Давай я почищу овощи, а ты возьмись за рыбу. Договорились?

– Так не пойдет, господин Многознайка. Чур, ты чистишь рыбу, а я овощи.

– По рукам. Да, Роза, совсем забыл: я же принес тебе цветные мелки, как ты просила.

– Здорово, пап! Ты потрясающий!

– Мне ли не знать.

– И ты правда позволишь мне разрисовать стену?

– Да, но только ту, что над твоей кроватью.

– Идет! Пусть это будет моя стена. А потом, когда я разукрашу ее всю-всю и тебе понравится, ты попросишь меня расписать и твою стену, а я, может, и соглашусь.

– И что же ты нарисуешь?

– Пока не знаю. Посмотрю. Кабачки, пап.

– Ты нарисуешь кабачки?

– Да нет же. Дай мне кабачки, господин Многознайка. Почищу их для твоего супер-пупер-рыбного супа. А то мы так никогда не пойдем гулять.

Пока суп варился, Арес пошел в ванную – смыть с себя рыбный запах, а Роза уселась у окошка. Заметила перо на письменном столе, взяла его и положила между страниц дневника, который на днях принес отец. Пока что там не было ни строчки. За окном замелькали детские ноги, целая компания.

«Наверное, тоже на холм собрались», – подумала Роза, а вслух сказала:

– Папа, давай побыстрее, пойдем уже на холм.

Вот бы ей удалось с кем-нибудь познакомиться. В новом районе она никогошеньки не знала. Будь у нее друг, она бы позвала его в гости поиграть. Ей бы очень, очень хотелось иметь друга, с которым можно поделиться всем, о чем она думает! Нет, совсем обо всем лучше не рассказывать. Самые странные мысли стоит держать при себе. В старой школе Розу дразнили из-за отцовских историй: верит, мол, во всякие выдумки. После лета она пойдет в другую школу, уже здесь. Интересно, какие там дети? Должна же она найти новых друзей. Хотя с Хасимом никто не сравнится. Он-то верил всему, что она говорила, – и даже больше. Если бы он узнал историю Симурга, то совершенно точно предложил бы пересечь семь земель и семь морей и добраться до горы, обнимающей Землю. Только теперь Хасим живет очень далеко, а в последнее время нога Розы весит семь тысяч килограммов.

Я Никто! А ты – кто?

Хочешь, расскажу тебе небылицу?

Папа говорит, мир изменится, когда поэт начнет рыбачить, а рыбак – писать стихи. Будто мир может сразу взять и измениться – в смысле, из-за таких малюсеньких мелочей. А вот мне кажется, что это легче легкого. Мой папа и рыбу ловит, и рассказывает чудесные сказки, а по вечерам он тайком, пока я сплю, пишет стихи и прячет их под матрасом. Вообще-то с настоящими поэтами я не знакома. Даже по телевизору их никогда не видела. И все-таки мне кажется, что поэту не слишком-то сложно научиться рыбачить. Значит, это не считается. Так или иначе, папа все время пишет стихи по ночам – возможно, он верит, что это поможет изменить мир.

Меня зовут Роза, я живу в Кошачьем царстве. Если мир изменится, не знаю, каким я бы хотела его видеть. Папа говорит, у всего есть две стороны: светлая и темная. Темная сторона: мы живем на самом-самом нижнем этаже. Светлая сторона: наш дом стоит в Кошачьем царстве, а у оконца, откуда видна улица, висит клетка Карлито. Наверное, он единственный соловей на свете, который любит кошек, а кошки любят его в ответ – или, может, просто к нему привыкли. В первый день в новой квартире, как только папа повесил клетку у окна, тут собрались все соседские кошки. Ох и грозно же они мяукали, но Карлито молодец, пел не переставая. Потихоньку кошки к нему привыкли – или, может, он их зачаровал. Сейчас-то они его точно любят, я уверена. Подходят и ластятся, потираясь о решетку. Карлито заливается, а кошки урчат. Они явно заключили тайное соглашение. К тому же кошки обожают моего папу, ведь каждое утро на рассвете он кормит их свежей рыбой.

Моего папу зовут Арес, и, как вы понимаете, он рыбак снаружи и поэт внутри. Кроме меня, Карлито, поэзии и своей лодки, папа любит кошек. На заре, когда он возвращается с моря, все собираются вокруг него: Рембо, Элюар, Сапфо, Гомер, Праксилла, Вулф и Плат[4]. Пока папа не откроет пакет с рыбой, кошки хором мяучат и пытаются на него вскарабкаться. Согласитесь, имена у них совсем не кошачьи, но такие уж выбрал мой папа, и не думайте, что это было легко. Каждый раз, когда новая кошка появляется в нашем районе, он начинает ломать голову:

– Что скажешь, Роза, как мы будем ее звать?

Я злюсь, ведь что бы я ни предложила, папа все равно назовет по-своему. Имена он выуживает из своего Кирпича – толстой золотистой книжки «Антология поэзии».

Однажды я прямо-таки взорвалась:

– Давай назовем ее Никто!

А папа засиял от восторга и сказал, что ему пришла в голову замечательная идея: он вспомнил стихотворение из Кирпича про лягушку, которая сидит на болоте и напевает свое имя[5].

Такой вот ответ. Все шиворот-навыворот, задом наперед. Я притянула папу к себе: не пахнет ли горючей водой? На рыбном рынке его частенько угощают ракией, которая вообще-то не вода, а скорее спирт. Но папа ничем не пах. Он поцеловал меня в лоб, а затем поднял кошку на руки и окрестил ее Эмили Дикинсон. От радости, что обошлось без ракии, я полюбила бы новую кошечку, даже назови мы ее Абракадаброй. Ни мне, ни Карлито, ни кошкам не нравится эта дьявольская вода. Когда папа ее пьет, он про всех нас забывает.

Наша квартира – на улице Судеб. На семь ступенек ниже тротуара. Однако дорога идет под уклон, так что в моей комнате есть целое окно, которое я делю с Карлито в его клеточке. Оттуда мне даже видны красные туфли-лодочки, которые выглядывают из-под юбки госпожи Сумасбродки. Когда я впервые ее увидела, папа уже дрейфовал в горючей воде. Провонял ею насквозь и