Шрифт:
Закладка:
– Будешь еще пиво?
– Да, неси. Пусть льется рекой – утром, днем и вечером. Обожаю пиво.
Глава 2
На следующее утро я, моргнув, уставилась на Брэда Питта, его длинные волосы и легкую усмешку. Из-под расстегнутой рубашки слегка выглядывала грудь. В нижнем углу постера было написано: «Легенды осени».
Моя мать нередко спала в этой комнате из-за папиного храпа, но так и не удосужилась снять старый плакат с горячим парнем? Брэд Питт уже перестал быть таким горячим. Конечно, он по-прежнему оставался красавчиком, но ведь он изменил малышке Дженнифер, вел себя паршиво с Анджелиной. Заставил ее выйти за него, чтобы позже развестись и вернуться к Дженнифер…
Девушки зависели от него и носились с ним, словно жуки с комочком навоза.
Брэд не заслуживал оставаться на моем потолке. Это была лишь подростковая влюбленность. Его любила девочка, которая еще ни разу не была в отношениях и не превращала их в катастрофу – и не напивалась, переворачивая мебель и невнятно ругаясь матом, пока ее выводили из клуба.
Теперь я стала старше. Мудрее. Хватит верить смазливым лицам. Пусть это останется в прошлом.
Брэду придется уйти.
Я встала на матрас и потянула за край постера. Лицо Брэда разрезало надвое. Но скотч держался намертво.
– Черт… – Я схватила другую половину постера и потянула вниз. Обрывки бумаги остались во всех уголках. Глаз Брэда смотрел на меня с маленького уцелевшего обрывка постера. – Фу. Исчезни, Брэд!
Я ухватилась за последний кусочек, оторвала его и, нахмурившись, уставилась на оставшиеся обрывки.
На что я приклеила постер? Вечный клей?
Смяв плакат, я хотела спрыгнуть на пол, как делала в юности. Конечно, тогда у меня были колени восемнадцатилетней девочки и я весила в два раза меньше. Если я прыгну сейчас, мои колени, скорее всего, выгнутся в другую сторону, и я упаду в них лицом.
Я осторожно села на матрас, поставила ноги на выцветший коричневый ковер и встала.
Мой телефон звенел, пока я спускалась на кухню. Мэтт спрашивал, готовы ли документы на наш старый дом.
– Да, я в порядке, спасибо. Лучше и быть не может, – пробормотала я, снова обнаружив маму у раковины.
По выходным она обычно готовила большой завтрак, но сегодня был вторник, поэтому она поставила на стол коробку с хлопьями, молоко и тарелку для папы. Поскольку тарелка была пустой, но грязной, я решила, что он позавтракал и скоро уйдет на работу. Или возиться с машинами из своего списка дел.
Но пока я стояла на пороге кухни, раздался звук смыва унитаза. Значит, папа там.
Я направилась к туалету, как вдруг дверь распахнулась и я увидела слишком много голой кожи.
– Какого… – Я закрыла глаза и резко отвернулась.
– Леди не ругаются, – неодобрительно сказал мой отец, хотя я еще не добралась до ругательств.
– Отцы не разгуливают по дому голышом, когда к ним приезжают их взрослые дочери! Что ты делаешь?
Моя мать вышла из кухни и сняла наушники.
– Что случи… О боже, Пит, немедленно оденься! – Она вздохнула и сочувственно покачала головой. – Два месяца назад он решил, что одежда по утрам вызывает у него тревогу.
– Я не говорил, что она вызывает у меня тревогу! Я сказал, что одежда мешает утренней циркуляции крови в моих бегониях, и из-за этого я чувствую какое-то сдавливание в груди, вот и все. Кровь плохо циркулирует.
– Тревога, – недовольно повторила мама.
– Не тревога, – так же недовольно возразил папа.
– Потрясающая логика, – пробормотала я. – Теперь ты можешь одеться? И клади полотенце на стул в столовой. Не хочу сидеть там, где побывали твои голые… бегонии.
– Джасинта Ивенс, когда говоришь с кем-то, смотри ему в глаза, – проворчал отец.
– Пит, ты вывалил все свои достоинства перед нами, – вмешалась мама. – Конечно, девочке пришлось отвернуться! – Честно говоря, я ее не виню, – добавила она. – Тебе пора обратиться к доктору. Я знаю, что эти вещи провисают, но, по-моему, у тебя какая-то болезнь.
– Я так больше не могу, – пробормотала я. – Не могу…
Я сделала два глубоких вдоха и выдоха, проигнорировала перебранку родителей и направилась в туалет, уставившись в пол. Мне не хотелось смотреть по сторонам. В мире много вещей, которые лучше никогда не видеть, и голые провисшие части тела собственного отца явно возглавляли этот список.
Маленький туалет заставил меня остановиться. В углу стояло огромное искусственное дерево. Его неестественно-яркие зеленые листья нависали над раковиной и унитазом. Сиденье было поднято, и под ним виднелось отвратительное чрево унитаза с потемневшими трещинами и забрызганный мочой ободок. Огромная картина с выпрыгивающим из воды дельфином занимала бо́льшую часть стены. Она выглядела симпатично, если не думать о том, что такие картины вышли из моды в начале 90-х. Очевидно, папе подарили ее, когда он в очередной раз купил какую-то ерунду.
Папа никогда не отказывался от подарков.
Мне пришлось опустить сиденье, чтобы не касаться мочи, проигнорировать пластиковые листья, пытающиеся выколоть мне глаза, и ускорить процесс самокопания. Я должна была немедленно найти новую работу и уехать!
– Как ты? – с сочувственной улыбкой спросила моя лучшая подруга Диана. На стеклышке ее очков в тонкой металлической оправе было пятно, которое она, казалось, не замечала. Она обняла руками кружку, из которой шел пар. Да, стоял сентябрь, но мы были в Калифорнии. Диана была единственным человеком в моей жизни, который пил горячий кофе независимо от погоды или времени дня. Она была настоящим фанатиком.
В маленькой кофейне было несколько человек, все хипстеры со странными прическами, кучей пирсинга и удивительно тихими голосами. Они были юными и выглядели нелепо, но по крайней мере вели себя вежливо.
– В целом, хорошо, – ответила я, проведя пальцем по своему запотевшему бокалу с холодным чаем. – Мэтт остался в прошлом. Я слишком долго шла у него на поводу. Джимми поступил в колледж, поэтому пришло время… стать собой. Я даже не знаю, кто я теперь, но надеюсь скоро узнать.
Диана кивнула, и в уголках ее глаз появились морщинки.
– Точно. Ты словно растворилась в нем. Пришло время вернуться к жизни. Наделать ошибок. Охмурить парочку парней. – Она хитро улыбнулась. – Пожить немного! Хотя нет, много. Мне нужны истории.
Я саркастически фыркнула. Диана была в счастливом браке со своим бывшим одногруппником, но она сказала бы что угодно, чтобы поднять мне настроение. Она желала мне счастья. Всегда. Когда все читали мне нравоучения о святости брака и восклицали: «Как он мог?», она поинтересовалась, в какой