генерала Презана по висевшему в воздухе обнаженному флангу армии Пфланцера и всего австро-германского расположения мог бы иметь неисчислимые последствия. Надо было твердо помнить, что в условиях Мировой войны румынская вооруженная сила являлась по существу лишь 14-й русской армией. Бессмысленно было затевать авантюру где-то у Кронштадта – Германштадта, в 500 верстах на отлете от главных сил Восточного театра войны.

Огромна и вина русской Ставки. Она была поражена каким-то страшным ослеплением, не замечая выгоды Румынского театра, позволявшего взять во фланг и в тыл все неприятельское расположение перед армиями Юго-Западного фронта. Предоставив румынам воевать, где им вздумается и как им вздумается, генерал Алексеев совершил преступление перед русской армией. Его долгом было указать румынам то направление, в котором нам был желателен их главный удар – в обход Дорны армией Презана, и сразу же оказать им здесь существенную помощь. Требования румын показались ему «чудовищными» и были с негодованием отвергнуты.

А затем под давлением событий, которых Алексеев не хотел предвидеть, наша Ставка была вынуждена отправить в Румынию втрое больше войск, но уже без всякой пользы. Пять – шесть русских корпусов, двинутые в августе 1916 года в Молдавские Карпаты или в Добруджу, могли нам дать победу. Пятнадцать корпусов, ставшие в декабре от Буковины до Черного моря, не смогли воспрепятствовать поражению. Мы направили в Румынию четвертую часть нашей вооруженной силы, и притом лучшую по качеству, весьма ослабив сопротивляемость Западного и Юго-Западного фронтов наших армий. На войне, как и в жизни (а ведь война – сама жизнь), за нерасчетливость приходится переплачивать. Алексеев переплатил ровно втрое и переплатил за счет России и русской армии, которым дорого обошлось его недомыслие.

Наконец не следует забывать и ответственности французского командования. Франция, столь энергично побуждавшая Румынию к выступлению, не оказала ей ни малейшей поддержки. Весь август, сентябрь и октябрь армии генерала Саррайля провели в полном бездействии в то время, как наша 9-я армия генерала Лечицкого истекала кровью в Молдавских Карпатах, пытаясь облегчить румын. Только 6 ноября Салоникский фронт перешел в наступление русско-франко-сербсккми войсками на Бптоль. Но главная масса войск Саррайля не сдвинулась с места, – и Болгария смогла направить свыше трети своих сил на Румынский фронт.

В общем, выступление Румынии оказалось неудачным для Согласия. Оно прибавило лавров, правда, недорогих, к знаменам центральных держав и чрезвычайно ослабило Россию, побудив растянуть наш фронт с 1200 до 1900 верст и направить туда огромные силы. Выгодным оно стало в конечном счете лишь для западных союзников – с французских плеч{107} на русские переложено было бремя девяти хороших германских дивизий.

Третья зимняя кампания

В конце октября генерал Алексеев заболел на почве переутомления канцелярской работой. На все время лечения его заменил генерал Гурко, сдавший Особую армию командиру V армейского корпуса генералу Балуеву. Опасаясь потери своего влияния и все время подчеркивая свою «незаменимость», завистливый и не терпевший талантливых военачальников Алексеев приказал соединить клинику, где он лежал, прямым проводом со Ставкой.

Новый ответственный главнокомандующий был в противоположность генералу Алексееву волевым военачальником полководческой складки. Руководи генерал Гурко действиями Ставки весной и летом 1916 года, вся кампания сложилась бы совершенно иначе. Сейчас – в октябре – полководческий момент был безвозвратно пропущен. Наследство Алексеева было тяжелым. Разгром Румынии принимал с каждым днем все большие размеры. Туда по закупоренным и парализованным железным дорогам посылался корпус за корпусом. Весь Русский фронт обратился в источник пополнения новообразованного Румынского. С 1200 верст протяжение боевой линии увеличилось до 1900.

При прежнем количестве войск фронт становился гораздо более разреженным.

Это обстоятельство чрезвычайно тревожило генерала Гурко. В ту упадочную пору русской стратегии силу фронта полагали в его насыщенности человеческим «мясом». Фронт прибавился – значит надо было спешно прибавить «мяса». Исходя из этих соображений, генерал Гурко решил увеличить без малого в полтора раза состав пехоты Действовавшей армии, приведя все армейские корпуса из 2-дивизионного состава в 3-дивизионный, и новые дивизии формировать средствами самих корпусов.

Для этого пехотные полки из 4-батальонного состава приводились в 3-батальонный. Освобождавшиеся четвертые батальоны сводились затем в полки с пятисотыми, шестисотыми и семисотыми номерами; к ним добавлялись новосформированные из маршевых рот батальоны, и получалась 12-батальонная дивизия 4-й очереди. Корпус состоял из трех 12-батальонных дивизий вместо прежних двух 16-батальонных. Дивизии эти формировались без артиллерии, и в этом заключался первый источник слабости реформы генерала Гурко. Артиллерия корпуса – прежняя сотня пушек – обслуживала уже не две дивизии, а три. Огневая сила корпуса разжижалась наполовину, и вместе с тем уменьшалась вполовину его пробивная сила и наступательная способность.

Но самой отрицательной стороной этой крайне неудачной реформы было резкое понижение качества нашей пехоты. Над живыми, болезненно чувствительными организмами старых полков была произведена грубая вивисекция. Оторваны и ушли в небытие четвертые батальоны, как правило, самые бойкие. Последние уцелевшие кадровые подполковники и полковники – геройские командиры батальонов и заместители мимолетных цензовых полковых командиров – получали новосколоченные части, и с ними отлетала душа старых полков, отнюдь не вселяясь в новые понурые серые полчища.

Кадры старых полков, и без того совершенно ослабевшие, подверглись окончательному разгрому. На каждом фронте была устроена бескровная Горлица, в каждой из армий организован бескровный Танненберг. Новые полки, надерганные же с бору по сосенке наподобие куропаткинских отрядов, не обладали никакой спайкой и были боеспособностью значительно ниже ополченских дружин начала войны. Генерал Гурко провел эту свою злосчастную реформу с выдающейся энергией. Первые дивизии 4-й очереди появились к началу декабря 1916 года. Было сформировано 76 пехотных дивизий 4-й очереди: 5-я, 6-я и 2-я Кавказские гренадерские; 128-я – 138-я, 1××51-я, 153-я – 157-я, 159-я – 194-я; 6-я – 8-я стрелковые; 3-я и 6-я Финляндские стрелковые; 15-я – 22-я и Сводная Сибирская стрелковая; 6-я и 7-я Кавказские стрелковые; 8-я – 10-я Туркестанские стрелковые; 4-я и 5-я Заамурские пехотные.

Формирование длилось весь январь и к февралю было закончено… после чего новообразованные полчища спешно пришлось расформировывать. Возникает вопрос, отчего понадобилось убивать дух армии, раздробляя и калеча носителей этого духа – старые полки и создавая никому не нужные мертворожденные серии «шестисотых» и «семисотых»?

Фронт растянулся. Требовались новые дивизии. Нельзя ли было их создать без разгрома вооруженной силы? Иными словами, не вырывать кровоточащие куски мяса из живых полковых организмов, убивая тем самым эти живые полки, а отделить безболезненно из состава дивизий четвертые полки со всеми их командами, обозами, управлениями, командирами, офицерами, всем сложившимся укладом жизни? Составленные из живых организмов дивизии оказались бы живыми,