Так или иначе, столь искусную резьбу в камне, где каждая линия плавно соединялась с другой, а их глубина погружения в породу оставалась неизменной, создать просто при помощи зубила и молотка было бы невозможно.

С другой стороны, конечно, скала была защищена от влияния сил, но ведь Хельмер как-то умудрялся…

— Правда я не узнаю этих сцен, — прошептал Тар Ар Кир. — Хотя, без лишней скромности, во всем Гиртае я считаюсь лучшим по части древних мифов и легенд.

Хаджар же, присмотревшись к высеченной в камне летописи, наверное, должен был бы удивиться. Да, он уже не раз говорил сам себе, что Безымянный Мир показал ему столько чудес, что само слово «удивление» в какой-то момент потеряло должный окрас, но каждый раз находилось что-то новое. И в плеяде этих самых «новых», Хаджар, в какой-то момент, действительно разучился удивляться, хоть и по несколько иной причине.

Не потому, что чудес было мало, а напротив — слишком много.

Там, на камне, под сводами пещеры, оставленной в скале многие эпохи назад, когда еще не пал с Седьмого Неба Черный Генерал, на древней фреске, в линиях и срезах, осталась запечатления сцена, хорошая знакомая Хаджару.

На ней он увидел опочивальню. Просторные окна. Балдахин, закрепленный на резных деревянных стойках. И множество людей. Они смеялись. Улыбались. А по центру стоял высокий мужчина с ободом на голове и широким меховым плащом за спиной. Он подкидывал на руках маленького мальчика.

— Может быть это какой-то местный миф, когда у горы еще находился городок ремесленников? — бубнил себе под нос Тар Ар Кир.

Хаджар, как недавно Амик, провел ладонью по камню, но его старое сердце не пропустило удара, не сбилось с ритма. Может потому, что вместо драконьего в груди теперь билось стальное, а может… может он просто, действительно, стал слишком стар.

Не отрывая руки от камня, Хаджар, освещая себе путь факелом, начал двигаться дальше. Гиртайцы продолжали увлеченно что-то обсуждать, зарисовывать на пергаментах сцены на камнях, и иногда прикладывали к вырезанным линиям разнообразные измерительные инструменты и линейки.

Генерал же просто смотрел на сцены, оставленные здесь может Хафотисом, а может и Архад-Галеном.

Вот новая сцена, в которой ребенок, держа перед собой палку, прикрывает спиной маленькую девочку, защищая ту от псов. А вокруг них поднимались стебли садовых цветов. Красивые и безразличные к происходящему. Совсем как звезды…

На этом фреска не заканчивалась, и история ребенка продолжалась. Вот он поднимается по лестнице к бочке, держа в руках черпак. Вот отжимается, держа на спине каменные блины. А там, чуть дальше, он сидит в темнице, лишенный ног, с изломанными руками. Затем он играет на Ронг’Жа в борделе; ведет за собой армию; безмолвно склоняется над могилами павшего брата и подруги; сражается на падающей с небес площади против достойного и могучего воина; стоит над телом достойнейшего из Учителей; закрывает глаза Императору, отдавшему ради своего народа жизни своей семьи, в том числе и собственную; плачет над ледяным гробом, где спит его жена; поет тризну рядом с другим Императором, оказавшимся ослепленным ложью, но прозревшим в последний момент; вот он осаждает замок, черный как Ночь; а потом путешествует сквозь горы, пока не приходит в землю изобилия где…

Фреска обрывалась. Следующая часть, последние несколько метров, оказались сколоты и разбиты, словно кто-то не хотел, чтобы их увидели. И все бы ничего, Хаджар мог бы просто сказать, что для уже давно не было секретом, что его жизнь не более, чем чей-то хитроумно выстроенный план. Предопределенный и проложенный заранее.

Только некоторые детали на фреске слегка отличались от того, что помнил о своей жизни генерал. Незначительные, но все же.

На скале Примус был изображен калекой без левой руки. Неро погиб пронзенными стрелами, а не мечом. Санкеш на фреске держал меч в каждой руке, а не секиру, как это было в действительности. Скульптор изобразил, как Орун оказался обезглавлен и сброшен со скалы. Не говоря уже о том, что Морган умер не на своем троне, а Император Драконов пал не от руки Чин’Аме, а от своей собственной.

И можно было бы сказать, что нельзя ожидать от пророчества доскональной четкости, но в других эпизодах полотно не ошиблось, так что…

Хаджар отодвинулся и, сделав несколько шагов, подошел к противоположной стене. Он провел пальцами по камню, а затем, отвязав от пояса ножны с Синим Клинком, все так же не обнажая меча, нанес сильный рубящий удар по скале.

— Что ты делаешь, Хаджар⁈ — выкрикнула Амик.

Раздался звон и, часть породы, оказавшейся, на поверку, не более, чем окаменевшими наростами, откололась, обнажая зеркальную слюду.

— Вы только посмотрите! — воскликнул Тар Ар Кир. — Хаджар, у тебя взгляд настоящего исследователя! Я даже не заметил, что здесь есть еще одна деталь!

Гиртайцы принялись скалывать с противоположной стены наросты, что-то попутно исследуя на слюде.

Хаджар же вглядывался в собственной отражение. Сухое лицо, немного впалые глаза, побитая сединой щетина и…

Он отошел в сторону, поднимая факел над головой так, чтобы свет затронул как можно больше пространства.

Теперь на слюде он видел высеченную в скале фреску.

Простое отражение.

Глава 1884

Тар Ар Кир и остальные еще какое-то время посветили исследованию коридора. Какую бы цель они не преследовали в своем путешествии вглубь скалы, они явно не были ограничены во времени.

Хаджар обернулся и еще раз посмотрел на скалу.

В последнее время — время становилось весьма размытым концептом, не только на философском уровне, сколько на вполне себе ощутимом и применимом в реальном мире.

— А я думал ты хоть сколько-нибудь поразишься, — шепнули на ухо. — Может там сцену какую устроишь, как обычно. Интриги проклянешь или что-нибудь еще.

Хаджар, в ответ на комментарий демона, только неопределенно отмахнулся.

— Стареешь, Хаджи, — выдохнул Хельмер, ковыряясь в зубах-клыках косточках. — Так, скоро, и на девственниц тянуть перестанет. Хотя погоди! Тебя никогда, особо, и не тянуло. И вообще, если посчитать всех тех дам, что побывали в твоей постели за эти века, то… у меня для тебя плохие новости, дружище. У евнухов, мне кажется, в плотских утехах опыта больше.

— У них его вообще нет, — напомнил Хаджар.

— О чем я и говор…

— С кем разговариваешь? — спросил Ли Оа, подойдя к Хаджару. Не потому, что хотел с ним поговорить, просто в своих исследованиях гиртайцы подошли к концу странной фрески.

Хаджар бросил быстрый взгляд на пустое плечо. Клятый демон опять спрятался…

— Мысли вслух, — ответил он настолько спокойным и прямым тоном, каким только мог.

И все же Ли Оа все равно посмотрел на него с сомнением. Да, может быть в этом субтильном гиртайце и не нашлось прочих черт обладателей бегающих глазок (коих за немногим меньше семи веков, Хаджар повидал весьма немало), но вот от внимательности и подозрительно Ли избавиться не смог. Что, учитывая сферу его интересов, вполне объяснимо.

— Закончил? — спросил Тар Ар Кир у Та Лика.

— Закончил, — кивнул здоровяк, убирая папку с пергаментами в заплечный мешок.

Он поднял приставленный к стене факел и, все вместе, они отправились дальше. У поворота, за которым вновь открывались просторы хитросплетений древней обители, Хаджар ненадолго остановился и посмотрел себе за спину.

История может его, а может и не его жизни, спрятанная в отражении слюда. Будь у него больше времени, он бы обязательно поразмышлял над спрятанной здесь философией, но у него не оставалось ни времени, ни желания на подобные мысленные путешествия.

— Осторожно! — выкрикнула Амик.

* * *

— Осторожно, — генерал протянул руку и поймал Миристаль прежде, чем та споткнулась.

Он подхватил её под локоть и помог перешагнуть ручей, текущей в звездном саду.

— Спасибо, добрый друг, — поблагодарила Путеводная Звезда и они продолжили путь среди сада, где рождались и умирали цветы, которые смертным казались звездами.

Генерал же, услышав эти слова — «добрый друг», дернулся. Почему-то ему казалось, что он уже слышал их прежде… Но от кого? На всем Седьмом Небе у него не было друзей, кроме Миристаль, сражавшейся с ним плечом к плечу у Врат Грани.

Еще, на несколько коротких эпох, они наладили общение с Левой Рукой Князя Демонов — Повелителем Ночных Кошмаров, Хельмером.

Генералу понравилась отвага этого демона, его приверженность своему слову, пусть и не всегда приятному, и благозвучному, а еще то, что тому не были чужды понятия чести.

— Осторожно…