Шрифт:
Закладка:
Но это бесполезно.
Моя новая сила удивляет меня, но она и близко не сравнится с его. Он с легкостью хватает меня за запястья и ловко переворачивает, пока я не ударяюсь о кафельный пол. Он прижимает меня к земле, руки у меня над головой, вес его массивного тела давит на меня. Я остро осознаю, что совершенно голая, а он полностью одет в черные брюки и рубашку.
— Полегче, лунный свет, — говорит он мне, приближая свое лицо. — Твоя импульсивность не принесет тебе никакой пользы.
Я извиваюсь под ним, пытаясь пошевелиться, и, к своему удивлению, понимаю, что он возбужден; у него большой, толстый, длинный и твердый, как сталь, член.
Он деликатно принюхивается, на мгновение закрывая глаза. Когда он открывает их, его зрачки становятся огромными.
— Все еще испытываешь легкое вожделение, да?
— Это у тебя стояк, — огрызаюсь я, хотя мои бедра непроизвольно прижимаются к нему, желая большего.
Боже, я ненавижу себя.
При этих словах его глаза снова закрываются, губы приоткрываются, и теперь я борюсь с глупым, нелепым желанием поцеловать его. Я ничего так не хочу, как протянуть руку и расстегнуть молнию на его брюках, заставить его трахнуть меня прямо здесь, на полу. Я даже не думала, что его влечет ко мне, но очень ясно чувствую доказательства.
— Трудно не возбудиться, когда под тобой обнаженное великолепное создание, — говорит он, пристально глядя на меня. — Вы, девушки, такие забавные, да? Думаете, что если мужчина не набрасывается, значит, он не считает вас привлекательной. Думаете, что они, наверное, геи.
— А ты?
— Гей? — спрашивает он, приподняв бровь. — Не особенно, — он улыбается мне. — Тебе совсем не интересно, почему я затащил тебя в ванну, или похоть все еще опустошает мозг?
— Ты пытался убить меня, — удается мне сказать.
— Отчасти ты права, — говорит он, крепче сжимая мои запястья. Мне все еще кажется, что он мог бы переломать все кости простым движением. — Я хотел посмотреть, умрешь ли ты. К счастью, нет. Ты пробыла там десять минут, пока я не отпустил. Не потребовалось ни единого вдоха.
— Отпустил из чего?
— Я могу заставить тебя. Делать в точности то, что я говорю, — твердит он с гордостью в голосе. — Ты часто сопротивляешься, хотя другие люди, даже вампиры, не могут так. Но иногда ты просто такая… уязвимая. И поэтому я пользуюсь преимуществом.
Я дрожу от беспокойства при мысли о том, что он контролирует меня.
— Что ты заставил меня делать?
— Я заставил тебя раздеться. Решил, что тебе нужно принять ванну. Вульф трахал тебя добрых два дня. Весь дом пропах сексом.
Я моргаю, глядя на него.
Два дня?
Меня трахались два дня?
— Тогда я решил испытать тебя, — продолжает он, перенося свой вес на меня. Он все еще твердый. Грозный. Заставляет меня страдать. — Наполнил ванну льдом, заставил тебя залезть в нее. Ты даже не заметила. Значит, температура твоего тела приспосабливается к изменениям. Потом я попросил тебя опустить голову под воду и задержать дыхание.
Я качаю головой, чувствуя, как меня захлестывает гнев.
— Ты заставлял меня покончить с собой, контролируя мой разум!
— О, избавь меня от своей театральности. Скоро ты будешь делать то же самое.
— Я не такая, как ты, — выдавливаю я из себя.
Он наклоняет голову, изучая меня, его зрачки сужаются, возвращается синева. Цвет барвинок под морозом.
— Нет, я полагаю, ты не совсем такая, как я. Но ведь именно поэтому ты здесь, не так ли? Потому что мы добираемся до сути. На дно твоей погребенной правды.
Внезапно он отпускает меня и выпрямляется, откидываясь назад на своих больших бедрах, оседлав меня.
— Ты что, даже не заметила свое тело? Я то думал.
Я поднимаю голову, приподнимаясь на локтях.
И почти кричу.
Мои татуировки.
Все мои татуировки исчезли.
Я задыхаюсь, мои руки пробегают по груди, животу, рукам, бедрам. Исчезли. Все исчезло. Лунный цикл, воробьи, вороны, слова По, баран, Пазузу — все исчезло.
— О боже мой, — кричу я, прижимая руки ко рту, больше не узнавая свое тело. Тот факт, что я совершенно голая под Абсолоном, даже не имеет значения.
— Давай, — устало говорит он. Встает на ноги, наклоняется и хватает меня за предплечья, поднимая так, словно я сделана из пыли.
Я нетвердо стою на ногах, и он отпускает меня, потянувшись за белой ночнушкой, висящей на крючке.
— Одевайся, — говорит он, надевая ее на меня. На этот раз он меня не принуждает, просто мне все равно.
Я оцепенело смотрю на свои руки, в ужасе, в шоке.
Какая еще часть меня исчезнет следующей?
Душа?
— Нет, — шепчу я, в глазах стоят слезы. — Все пропало.
— Все шрамы, которые ты получила в течение своей жизни, исчезли, включая татуировки, — мягко говорит он. — Вот так вот.
— Вот так вот? — восклицаю я. — Эти татуировки кое-что значили для меня!
Он бросает на меня сухой взгляд.
— Да, я уверен, что эмблема группы «Nine Inch Nails» на пояснице была наполнена глубоким смыслом.
— Пошел ты, — рычу я.
— Ругань в мой адрес их не вернет. Это часть перемен, — говорит он, засовывая руки в карманы и пристально глядя на меня. — Я говорил, что когда-то тоже был покрыт ими. Вероятно, у них была та же цель, что и у твоих.
— Цель?
— Думаю, пришло время провести экскурсию по дому. Сейчас у тебя пауза. Между вожделением и жаждой крови. Именно тогда ты сможешь начать учиться.
Я закрываю лицо руками, качая головой.
— Ничего вообще не понимаю.
— Я понимаю, каково это. Большинство вампиров знают о том, кто они такие, с рождения. Они проводят свои первые двадцать один год в ожидании этого особенного дня. Однако тебе лгали с самого начала. И не абы кто. А ведьмы.
О мой бог.
Мои руки опускаются.
— Ведьмы? — я кричу.
Я больше не выдерживаю.
Он берет меня за локоть и ведет к двери ванной, открывая ее. Мы выходим в спальню, освещенную ароматическими свечами. Занавеска все еще опущена, но окно за ней открыто, отчего языки пламени танцуют на ветру. Кровать застелена, хотя по углам кровати все еще висят мотки веревки. Наверное, ждут меня.
Он подводит меня к занавеске, свет пробивается сквозь ее концы, когда она танцует на ветру, наполняя комнату лучами солнечного света. Сейчас день. Снаружи целый мир. Я слышу машины, людей и саму жизнь, и это так резко контрастирует с миром, в котором я живу бог знает как
