и я в таком ужасе, что крик застревает у меня в горле, потому что кровь разливается повсюду на черных простынях. Он только что задел крупную артерию, он пытается покончить с собой?

— Зачем ты это сделал? — шепчу я в панике. — Зачем ты это сделал?

И почему меня волнует, умрет ли он?

Я должна желать ему смерти.

Что, черт возьми, это значит?

— Пытаюсь тебе кое-что показать, — говорит он легким голосом, ни о чем не заботясь в этом гребаном мире. — Первая часть.

Он подносит руку к моему рту, и я отдергиваю голову, пытаясь отодвинуться, но кровь льется из его вены мне на лицо, пока я не пропитываюсь ею насквозь, захлебываясь. Я пытаюсь дышать, но кровь у меня в носу, во рту, попадает на язык.

Эффект мгновенный, как будто я попробовала шипящую кока-колу прямо из банки.

Проникает прямо в мозг.

Отсоединяет несколько проводов, прикручивает их в других местах.

Полная перестройка разума.

Все те обостренные чувства, которые я испытывала ранее, усиливаются во мне в десятикратном размере. Я могу больше слышать, больше чувствовать, больше нюхать, больше смаковать, больше видеть. Я ошеломлена этим, точно так же, как и тону в его крови, могу захлебнуться и умереть, и на мне все равно, что произойдет. Каждая частичка моего тела, доставляющая удовольствие, оживает, как будто я была мертва всю свою жизнь, мертва до этого самого момента, и наконец очнулась.

Он убирает руку, другую кладет мне на плечо, удерживая, и тогда я понимаю, что делала. Кровь не просто лилась мне в рот; я посасывала его кожу, пробовала его на вкус, пила его, поглощала его, как гребаная наркоманка.

Хватаю ртом воздух, пытаясь смириться с тем, кем я стала, в то время как мое тело начинает двигаться, беспокойное, возбужденное, веревки натягиваются.

Я поднимаю взгляд на Абсолона, и он наблюдает за мной, задумчивый, настороженный, бдительный, как будто тоже не знает, чего ожидать.

— И как ты себя чувствуешь? — осторожно спрашивает он.

Я открываю рот, но у меня так пересохло в горле. Мне снова хочется его крови. Мне нужна эта жидкость, чтобы утолить жажду. Я хочу сказать ему, что подойдет даже вода, но знаю, что, скорее всего, этого не поможет.

— А что еще ты чувствуешь? — добавляет он, читая мои мысли.

Я закрываю глаза, его голос — словно ногти скребут по моей голове, заставляя вжаться в кровать. Жар приливает к щекам, пульсация нарастает между моих раздвинутых ног, ощущение пустоты, потребности в чем-то, что могло бы заполнить меня. Кожа кажется слишком горячей и тугой для моего тела, и я хочу содрать ее когтями, но не могу. Я корчусь на простынях, пытаясь унять позывы.

— Так я и думал, — хрипло произносит он. Прочищает горло. — Знаешь, в былые времена матери обычно поступали так со своими детьми, когда были нетерпеливы и хотели, чтобы процесс поскорее закончился. Потом они запирали своих дочерей в темной комнате с каким-нибудь конюхом, и, ну… иногда он выходил оттуда счастливым человеком, а иногда — мертвым, — он бросает на меня кривой взгляд. — Я не сомневаюсь, что ты попытаешься убить меня, если я отпущу тебя. Ты, конечно, потерпела бы неудачу, но не охота заморачиваться.

Я опускаю взгляд на его предплечье. Кровь уже высохла до тонкой струйки, и я практически вижу, как кожа заживает, закрывая порез.

— Ты уже должен быть мертв, — тихо говорю я, мой голос срывается из-за глубины неверия.

— Я слышал это несколько раз, лунный свет.

— Что со мной происходит? — спрашиваю я, как раз в тот момент, когда мое тело начинает дергаться. Разочарованный стон срывается с моих губ, голова мотается из стороны в сторону.

Мне хочется выбраться.

Потрахаться.

Кончить.

Мне нужно все.

Нужны прикосновения.

— Я же говорил тебе, — терпеливо говорит он. — Сейчас ты на первой стадии. Вожделение. Звучит заманчиво, но без надлежащего… выхода это может тебя уничтожить.

— Тогда отпусти меня, — рычу я.

Он наклоняется ко мне, и его брови скрывают глаза в тени.

— И что ты тогда будешь делать? Попытаешься трахнуть меня? Убить? Ты бы не преуспела ни в том, ни в другом.

«Я бы никогда тебя не трахнула», — хочу сказать.

Я хочу сказать ему, что не нахожу его привлекательным.

Что не хочу его.

Но правда в том, что бы со мной ни происходило, это потрясло мой мозг, вывернуло меня наизнанку, я превратилась в животное в человеческой шкуре.

— Только я здесь все контролирую, — он одаривает меня мрачной улыбкой. — Будь хорошей девочкой, и, может быть, я позволю тебе кончить.

— Ты ублюдок, — удается мне произнести, задыхаясь. — Ты болен.

Он притворяется, что его обидели.

— Я болен? Это ты привязана к кровати, потому что можешь навредить себе, если отпущу. Я не превращал тебя в вампира, Ленор, так что не перекладывай свою вину на меня.

Вампир.

Я вампир.

Я не могу быть вампиром.

Он бросает на меня терпеливый взгляд.

— Во всяком случае, это происходит с каждым, кто обращается естественным образом. Это Становление. Первая стадия — вожделение, потому что оно зависит от крови тела. Твоя кровь сейчас бурлит. Возбуждение полностью связано с притоком крови. Такова простая истина. В ближайшее время ты будешь сходить с ума от желания, и с этим ничего не поделаешь. Это настолько сильно, что если не сойдешь с ума, если не заставишь давление, боль, агонию исчезнуть хотя бы на мгновение или два, ты можешь никогда не прийти в себя. Я видел… вещи, которых бы ты побоялась, когда людей, наконец, выпускали на свободу, хотя не следовало этого делать. Не буду рисковать с тобой.

Я кричу, стону, так сильно желая просто прикоснуться к себе, кончить, остановить это, так невыносимо, такое неумолимо.

— Тогда ты будешь мучать меня, — говорю я, задыхаясь, веревки начинают врезаться мне в кожу. — Если не прикоснешься ко мне.

Я ненавижу себя за то, что произнесла эти слова.

Ненавижу то, что хочу, чтобы он прикасался ко мне.

Но я бы умерла за это.

— Пожалуйста, — шепчу я, глядя на него снизу вверх, игнорируя унижение в своем сердце. — Прикоснись ко мне. Пожалуйста.

Моя спина выгибается дугой, соски практически прорываются сквозь ткань боди.

— Я могу быть жестоким человеком, — говорит он мне мрачным тоном, на мгновение задерживая взгляд на моей груди. Затем кладет руку мне на голову, проводит пальцами по моим волосам, одно это прикосновение почти доводит меня до края. — Но я не настолько жесток.

Затем он встает с кровати, и, лишенная его присутствия, я кричу, вся горю