отворачиваю голову, давая понять, что тема закрыта.

Раду обхватывает пятернёй мой подбородок, поворачивая лицом к себе.

– Вот видишь, ты сама себе ответила – не шлюха.

– Зато ты бесчувственный подонок.

– Я разве обещал тебе чувства? Не пытайся мной манипулировать, разочаруешься.

Злит, но Раду прав. Разочарование – вот что я сейчас испытываю, глядя в насмешливые глаза, которые постепенно приобретают жёсткое выражение.

– Ты эгоист, – подытоживаю тихо.

Усмешка окончательно пропадает с его лица.

– Мы оба такие. Пока мы хотим чего-то взамен: жалости, тепла, ласки, неважно чего, любые наши действия – чистой воды эгоизм. Всё что действительно идёт от сердца – бескорыстно. Но жертвенность чужая беда, а не наша. Правда, милая?

А я ногтем заклёпки на куртке Раду обвожу и глаз поднять не могу, не знаю, что сказать. Печёт от его слов внутри, будто не в уши, а сразу в грудную клетку вогнал их. Потому что... это и мои постулаты тоже. Слово в слово. Так почему же так больно?

О чём только думала в душевой не пойму. Ведь ненастоящее это всё, неправильное. Гормоны, адреналин, стечение обстоятельств. Да и теперь взорвалась на ровном месте. Ну почему меня должно волновать его мнение? Не должно. Вот только на деле всё далеко не так радужно.

А в следующее мгновение Раду вдруг садится. Так резко, что я от неожиданности крепко сжимаю его бока ногами.

Губы жжёт его горячим выдохом.

– Не переживай так, моего к тебе отношения ничего не изменит... Или наоборот – бойся.

Он за затылок притягивает моё лицо к своему – близко-близко, аж в горле пересыхает. Но затем ловко поднимается на ноги, придерживая меня за талию, и сразу ловит мои руки, убирая их со своих плеч.

Наши пальцы то сплетаются, то отдёргиваются, как от кипятка. Взгляд Раду сносит каким-то сумасшедшим голодом. Я уверена, что знаю почему он так пристально смотрит сейчас на мой рот, только легче не становится. В груди дерёт, рвётся всё от равных по силе желания первой поцеловать его в губы и с размаху заехать по ним же.

Вот сейчас оба – бескорыстные, чтоб его!

Чего я точно не ожидаю, что Раду молча развернётся и направится к двери дома.

– А как же подарок? – взвинчено кричу ему в спину. Он останавливается, но не оборачивается. – Я цветы хочу!

– Организую. – В хриплом голосе всё же проскальзывает тень недоумения, что в очередной раз говорит об отсутствии у него иллюзий на мой счёт.

– Нет, ты дослушай, – требую, едва он снова сходит с места. – Мне не нужны покупные. Хочу, чтобы ты сам сорвал их! В лесу.

Да в феврале. Да, под метровым настом снега. Мужчины ведь любят подвиги. И ценят тех, ради кого их совершают. Конечно, Раду с большей вероятностью меня проклянёт, но если это собьёт с него хоть половину спеси, то пусть. В конце концов, что он мне сделает? У меня на губах до сих пор его вкус – в крови шипит, к нёбу прикипел! Ниже падать всё равно уже некуда.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​Раду что-то эмоционально бормочет на родном языке. Я смотрю ему вслед, чувствуя, как на душе становится чуточку легче. Откуда-то есть уверенность, что он добудет эти чёртовы цветы, из-под земли достанет. Понятия не имею, что буду с ними делать, но мне приятнее всего мысль, что Раду вернётся ближе к ночи продрогший, победно сжимая в руке какой-нибудь убогий хилый росток, такой же жалкий, как мой порыв к сближению. А я равнодушно брошу: «Ты умничка», отвернусь и даже не притронусь.

Мы будем квиты. Может, тогда меня отпустит?

Полночи ворочаюсь под одеялом, то предвкушая, какой преподам ему урок, то сжимаясь от безысходности, пока не затихаю, перебирая в памяти каждое прикосновение покрытых татуировками пальцев. На мне... Во мне... Временами какие-то несдержанные, жадные не только до чувственной ласки. Так хватают и стискивают только что-то ценное.

У меня не было любимой куклы, но был дневник, который я вела с детства. Как-то он пропал, а потребность делиться сокровенным осталась. Только стало не с кем. Я рано осознала, что не всякое расскажешь матери, особенно заведомо зная, как огорчает её моё мировоззрение. Многое не доверишь даже лучшей подруге, потому что, когда нам понравился один и тот же мальчик, она вырвала страницу и зачитала мои сопливые признания на потеху половине школы в вестибюле на перемене. Потом у меня долгое время не было подруг, и дневник пропал тогда же. Что странно, так и не нашёлся. Да и не искала я его особо.

В моей жизни оставалось всё меньше места для слабостей.

Часть 2. Глава 12

Не знаю, любила ли я Метлицкого. Во всяком случае, у меня рядом с ним вырастали крылья и кружилась голова от направленных на нас взглядов: восхищённых, завистливых. Мы всегда были в центре внимания.

Молодые, уверенные, счастливые...

Куда бы ни пошли – нам вслед доносился неравнодушный шёпот. Казалось так будет вечно.

Я хотела за него замуж, хотела сына – маленького Антоновича, копию своего отца, с иссиня-чёрными волосами, ямочкой на подбородке и шармом аристократа. Уверена, что мы могли быть счастливы. Я точно была счастлива. Как оказалось – счастлива в неведенье.

Сон пришёл только под утро, лучше бы вообще без картинок, но мозг отчего-то решил, что самое время напомнить момент расставания. Как наяву вижу себя выходящей из такси напротив здания рекламного агентства «Партнергрупп», чьим владельцем является сын нашего мэра.

В кабинете Метлицкого рабочий процесс в самом разгаре. Тоха курит у панорамного окна, сосредоточенно изучая графики и с кем-то переговариваясь по телефону. На краю стола дымится чашка с кофе, который он через полчаса попросит заменить на новый, потому что времени, как правило, ни на что другое не хватает, кроме как впахивать на радость отцу в постоянном режиме «жопа в огне». Когда-то меня привлекла именно его запредельная целеустремлённость. Да что там, Антон идеален почти по всем пунктам и на моей памяти ни разу не заикнулся, что я его чем-то там могу не устраивать.

Образование, внешность, статус – всё при нас. Так какого чёрта?!

Плотно закрыв за собой дверь, делаю несколько шагов к окну и скрещиваю руки на груди. Смотрю на Антона в упор и внутри всё рвётся тянущими неприятными ощущениями, словно измена уже подтвердилась, а я, оказывается, совсем не готова мириться с реальным