республике, не пользовались авторитетом у прихожан, и их церкви пустовали. Предыдущий папа, Пий VI, умер в заточении на французской земле. Будучи деистом, Бонапарт верил в высшее существо, но вместе с тем он был довольно равнодушен к вопросам религии и никогда не находился в плену мистических настроений. В общем, его трудно назвать христианином в истинном смысле этого слова, хотя он однажды заметил: «Я знаю людей и поэтому говорю вам, что Иисус Христос не был человеком». Мадам де Ремюзе говорит: «Я не знаю, был он деистом или атеистом, но в частных беседах постоянно подвергал насмешкам все связанное с религией, однако, — добавляет она, — Бонапарт использовал церковную организацию в своих целях, несмотря на всю свою неприязнь к священникам».

Как бы там ни было, но Наполеона всегда отличал трезвый взгляд на вещи, и он не мог не признать того, что большинство французов в то время были ревностными католиками. Религия явилась мощным стабилизирующим фактором, что и требовалось в тот момент Наполеону. Он заметил по этому поводу: «Если у людей отнять веру, то в конце концов ничего путного из этого не выйдет и из них Получатся лишь разбойники с большой дороги». По мысли Наполеона, римско-католическая церковь должна была стать одной из опор будущего режима. У него был уже опыт в этом деле: в Египте он заставил работать на себя мулл. Для роялистов переход церкви в лагерь Бонапарта был бы равносилен смертельному удару: все были убеждены, что католицизм вернется только вместе с монархией, поэтому все благочестивые католики поддерживали Бурбонов. Наполеон был прекрасно осведомлен о том, что Пий VII и его советники находятся в состоянии шока, и поэтому появилась возможность не дать им опомниться и застать врасплох предложением о сотрудничестве. Это был умный, стратегический ход. Во-первых, Наполеон терял очень серьезного противника, а во-вторых, приобретал мощного союзника, трансформировав католическую церковь в послушное орудие правительства. В июле 1801 года был подписан конкордат между Наполеоном и Пием: штат высших священнослужителей во Франции состоял из десяти архиепископов и пятидесяти епископов, назначавшихся лично Первым консулом и получавших жалованье от государства. В апреле следующего года состоялся плебисцит, по результатам которого конкордат был официально одобрен и принят, а Бонапарт в пасхальное воскресенье присутствовал на благодарственной мессе в соборе Нотр-Дам, причем он стоял под специально внесенным балдахином, точно так же, как раньше стояли короли Франции на таких же мессах. У многих офицеров-республиканцев это вызвало явное неодобрение, а генерал Дельмас проворчал: «Здесь не хватает лишь тех ста тысяч французов, которые погибли, чтобы избавиться от всего этого». Тем не менее Наполеон настоял на своем. В тот момент папа и все священнослужители испытывали к нему чувство глубокой благодарности. Их радости, казалось, не было предела, да и как было не радоваться, ведь их спас сын Революции.

Иногда слишком легко забывают о том, что государство с самого начала периода Консульства было полицейским. 26 брюмера, через неделю после переворота, 59 якобинцев были объявлены вне закона: 22 сосланы на каторгу на остров Олерон, а 37 — в Гвиану. Репрессивный механизм постоянно совершенствовался и усиливался. Принято считать, что Бонапарт унаследовал его от Директории. Он просто не смог бы удержаться у власти, не проводя политику репрессий, иногда широкомасштабных. Ему угрожали роялисты, повстанцы Бретани и мятежная Вандея, куда были посланы войска. Графу де Фротте пообещали амнистию, затем, заманив его в засаду, застрелили. «Приказа с моей стороны не было, но я не могу сказать, что сожалею о его смерти», — прокомментировал это убийство Наполеон. Хотя большинство предводителей бретонских повстанцев капитулировали в 1801 году, непримиримые ушли в глубокое подполье и стали еще более опасными, потому, что все их силы были подчинены единой цели — организовать покушение на жизнь Первого консула им деятельно помогали некоторые вернувшиеся эмигранты, а также лица, сочувствовавшие роялистам. Среди них были люди, уже завоевавшие себе известность успешными акциями против республики, имя Жоржа Кадудаля, например, давно уже гремело по всей Вандее. У якобинцев были свои, не менее веские причины, по которым им страстно желалось свергнуть режим Наполеона, почувствовавшего себя в относительной безопасности лишь после битвы при Маренго летом 1800 года. Кстати, по мнению Стендаля, больше чем кого-либо Бонапарт в это время ненавидел якобинцев, и это несмотря на то, что он сам когда-то был якобинцем и довольно ярым Наполеону удалось уцелеть лишь благодаря неустанной деятельности Фуше, который организовал исключительно эффективную и искусную сеть полицейского шпионажа, покрывшую всю страну. В этом деле использовались не только полиция, но и шпионы, информаторы-доносчики и внедренные агенты-провокаторы. Фуше не гнушался ничем, в ход шли подкупы, амнистии и другие стимулы. Аресты из психологических соображений производились в основном по ночам, с арестованными не церемонились и в случае необходимости развязывали им язык пытками. Трудно было найти человека, который не дрогнул бы перед угрозой высылки, гильотины или расстрела. В лице бывших якобинцев Шарля Дезмаре, в прошлом семинариста, а теперь ставшего начальником полиции, и Пьера Франсуа Реаля Фуше нашел помощников себе подстать: у обоих был просто прирожденный дар выколачивать показания, причем если первый ограничивался просто вопросами, то второй был менее разборчив в средствах. Сам Первый консул очень ценил их, особенно Реаля.

Жозеф Фуше, министр полиции, был исключительно опасным инструментом в руках Бонапарта. Как и Вольтер, он получил церковное образование. Внешность его была зловещей и неприятной, особенно поражали страшные глаза, обладавшие почти гипнотическим воздействием. Желтое и костлявое лицо, с которого не сходило бесстрастное выражение, роднило его со змеей. Убийца монарха, голосовавший за казнь Людовика XVI, бывший активный деятель террора, заработавший себе кличку «Лионский мясник», потому что приказал казнить шестьдесят роялистов, привязав их к дулам орудий, он предал жирондистов, якобинцев и Директорию, однажды он предаст и Бонанарта. Фуше внушал в равной степени страх и отвращение. «Чудовище, зачатое в котле революции, чьими родителями стали анархия и деспотизм» — так отозвался о нем Шатобриан.

«Фуше не мог жить без интриги, которая была ему нужна не меньше, чем хлеб насущный, — сказал о нем его хозяин. — Он строил козни во все времена, везде, всеми доступными ему способами и против всех.» Ценя Фуше как талантливого, мастера своего дела, отлично скоординировавшего работу своего министерства с деятельностью еще с полдюжины полицейских ведомств, имевших разное подчинение, Наполеон в то же время не доверял ему и опасался его.

Рене Савари, помощнику, а затем и преемнику Фуше, было дано поручение присматривать за ним, Насколько, конечно, это было возможным, учитывая всю сложность поставленной задачи.