Девочка лет пяти, хорошенькая, как куколка, спит в настоящей принцессовой кроватке, и комнатка у неё этому стилю под стать — с миниатюрной дворцовой мебелью, с диванчиками и креслицами, заваленными игрушками. В пухленьком кулачке ребёнка зажата фарфоровая птичка. А в роскошных белокурых локонах притихли, незаметные с первого взгляда, такие же светлые, как волосы, змейки. Лишь более тёмные узоры на чешуйчатой коже позволяют их обнаружить.

Крохотная Медуза.

Уставшее дитя, мирно спящее. Вырастет — затмит всех красотой.

Если вырастет.

Если не найдётся на неё свой Персей.

С тревогой оборачиваюсь на кота.

«Им здесь безопасно?»

Он в возмущении закатывает глаза.

«Шутишь? В долине, спр-рятанной в сер-рце гор, под охр-раной мудрейших и сильнейших магов? Ваня!»

«Поняла, поняла. Значит, маги здесь вовсе не на пенсии прохлаждаются… А можно ещё посмотреть?»

«Ну да! Для тогоу я тебя и пр-ривёул».

Напрасно я думала, что больше меня ничем не удивить. В соседней спальне обнаруживается молодняк энтов — три ростка говорящих деревьев, которых я сперва принимаю за кукурузные стебли, пока те не открывают глаза. Почирикав о чём-то, троица вытаскивает корни из рыхлого земляного пола и перемещается от центра комнаты к стене, о которую удобно опереться. Потом мы видим жилище птенцов фениксов, каждый из которых, хоть ещё и в младенческом пуху, но размером с хорошего индюка. Пол, стены, потолок здесь не имеют ни одной деревянной детали, выложены шероховатым камнем и разрисованы целыми букетами рун — по видимому, защищающих от огня… Через стену от них спит в большой ванне русалка, но догадаться о её присутствии можно лишь по хвосту, закинутому на бортик.

После увиденных чудес грифончик, обнаруженный в последней комнате, уже не шокирует. Орлёнок с туловищем льва дремлет, положив голову на лапы грифона взрослого, даже, пожалуй, старого: в его чёрном оперении будто просвечивает серебро. И почему-то именно от него, пожилого грифона я не могу отвести глаз. Будто он мне смутно кого-то напоминает.

«Погоди, Тим. Ты ведь говорил, что все дети, кроме сфинкса — сироты. А это кто? Не отец? Просто представитель такого же вида?»

«Это Наставник, Ваня. Воспитаутель. Помнишь, я обещал, что ты его ещё увидишь?»

«И этот дом… А рядом — детская площадка… И полоса препятствий, чтобы они развивались, и учебный класс… Получается, так и есть? Детский сад?»

Какое-то время кот молчит. Потом нехотя отвечает:

«Кто-то в Совете магов называет его пр-риютом, кто-то — сир-ротским домоум. Мне и Хозяину больше нр-равится «детский сад», так… человечнее, что ли. И не важноу, что малыши не люди. Они дети. Р-разумные дети».

Слово «приют» отдаётся в моей памяти звонким щелчком. Я вновь впиваюсь взглядом во взрослого грифона… и, наконец, узнаю. Именно в этой ипостаси я видела его парящим под небесами Рая, где в девочке Глории впервые проснулась драконица.

Дон Куадро! Главный наставник Террасского приюта для сирот! А вы-то как сюда попали?

***9.3

Тяжко вздохнув, мой пушистый проводник мягко притоптывает передней лапой по стриженной газонной поросли, обрамляющей дом. Мир вокруг становится зыбким, дрожащим, словно марево… и сменяется иным.

Невольно прижмуриваюсь. В лесу, который мы покинули, едва занимался рассвет, а тут гораздо светлее… Кстати, где это — тут?

— Не обсуждать же нам всё это под боком у детишек! — ворчит кот, пока я торопливо оглядываюсь. — Видела же: них у всех ушки на макушке. Зачем зря тревоужить? Пр-риглядись; догадываешься, где мы?

Есть в сно-хождениях свои прелести, вроде того, что сно-тело, как правило, чувствует себя в любой обстановке и в любом времени года относительно комфортно. Ни тебе пронизывающего холода, ни одышки и головокружения от пребывания высоко в горах; лишь намёк на возможные реальные ощущения. Окажись я в этом месте на самом деле, да ещё в той одежде, что сейчас на мне — добром не кончилось бы. Окочурилась бы через четверть часа.

…Кстати, а почему я должна узнать это место? Меня с ним что-то связывает? НЕ припоминаю…

Одно могу сказать: мы где-то далеко-далеко в горах. Ни намёка на какую-то долину или хотя бы равнинную местность поблизости: хребты, вершины, скалы… Занесло нас на относительно ровную площадку, пусть не пятачок, сверзиться с неё невозможно, но и не разбежишься. Размером где-то с поляну перед «детским садом», на которой мы приземлялись. Площадка обрывается в пропасть шириной метров двести, не меньше. За нашими спинами зияет в скале дыра пещеры. Неровная поверхность площадки усеяна щебнем, пестрит следами от копоти… Здесь что-то жгли? На кострища не похоже. Присмотревшись, замечаю ещё кое-что.

Обломки от стрел. Вот что это за палочки, время от времени хрустящие под ногами.

Всё правильно. Только обломки, ни на что не годные. По рассказам Лоры, после законченного боя с поверженного противника (проще говоря — с трупов!) собираются не только трофеи. Все целые стрелы — свои, чужие — всё, что можно изъять, подобрать с земли, выдернуть, тащится в закрома, ибо нефиг добром бросаться. Не брезгуют даже уцелевшими оперениями, а уж боевыми наконечниками тем более. Попадаются среди них такие, что ценятся на вес золота.

А на этой площадке кто-то хорошо прошёлся, зачищая…

Кое-где темнеет въевшаяся в камень кровь. И хоть не осталось на бывшем побоище ни трупов, ни призраков, становится жутко.

— Смотр-ри!

Тим-Тим тянет лапу к пропасти.

— Вон туда и вышеу! Как р-раз в это вр-ремя, на р-рассвете его становится видноу.

Шагах в десяти от края обрыва косые солнечные лучи, преломляясь, обрисовывают пустую арку бывшего портала. Мёртвого.

И тут на меня снисходит озарение.

— Неужели это портал самого Игрока? Тот самый, да, Тим-Тим? Это здесь его загнали в угол?[1]

— Нашли, вызваули на бой и победили. Да, Ваня. Из этого портала валом валили монстр-ры, чудовища, неописуемые твар-ри — остатки войска Демиур-рга. Потом, когдау всё закончилось здесь, наши маги и воины шагнули и туда…

Он вновь машет лапой.

— Зачистить? — ёжусь я.

— Ну да. Или убедиться, что никогоу не осталось. И нашли в подвалах двор-рца тайную комнату, где спали в стазисе детёныши… Ну, пошли отсюдау, устал я что-то пр-рыгать по р-разным местам. Домау лучше.

Он хлопает лапками, и непостижимым образом мир вновь меняется. От столь быстрой смены декораций кружится голова, и я спешу натянуть на голову одеяло, под которым вдруг оказываюсь… И вообще — похоже, я в своей постели. И проснулась.

— Устал, — поясняет кот, устраиваясь в кресле напротив. — Иногда, чтобы сил набр-раться, засыпауешь, а иногда наоборот — пр-росыпаешься. Ты слушай, слушай меняу; потом поспишь по-пр-ростому, отдохнёушь… Как пр-роснёшься — хозяйничай здесь самау, с мышатами, а то я надолго засну, дня на два-тр-ри.