неисправимая соня, поступлю, как ежедневно поступает мой муж. В полусне я подпрыгну и сразу встану с постели, ворвавшись из сна в новое утро. Чтобы затем, с бодрым настроем выпив кофе и запасшись термосом с горячим напитком и контейнером с орешками и сухофруктами, отправиться в темноту и неизвестность. Вернувшиеся после обеда с блошиного рынка, мы уже будем другими. За полдня мы десятки раз удивимся, обрадуемся, задумаемся, расстроимся и поделимся друг с другом сомнениями, воспоминаниями, разделим ликование и счастье. А ночью, во сне, увиденные днем на блошином рынке предметы – каминные часы, вазы, подсвечники, зеркала – начинают жить своей жизнью. Вглядываясь в них, я наблюдаю, как начинают проступать, прорисовываться, как в рассветное утро, их детали. И чем пристальнее разглядываешь предметы, тем более замысловатыми стилевыми элементами они играют. Наше воображение напитается новым знанием благодаря разнообразной мозаике вещей, материалов, фактур, цветовых сочетаний. И мир, в котором мы живем, для нас тоже изменится.

Напутствие читателю

Остается сделать несколько технических замечаний, чтобы помочь читателю легче ориентироваться в книге. Очерченная в начале этой главы принадлежность авторов к программе «лирической историографии» предполагает уважительное отношение к героям или «предметам» своих исследований, стремление установить с ними равноправный диалог. Подобные, равноправные отношения являются частью кредо «лирической историографии» и в отношении читателя. Она предполагает активность не только интерпретирующего автора, но и интерпретирующего читателя. «Лирическая историография» переориентируется с академических «судей» на читательскую аудиторию, предоставляет право судить о продуктах научной деятельности читателю, посягая, таким образом, на сферу, традиционно воспринимаемую как поле исключительной компетенции тех, кто входит в корпорацию «узких специалистов».

Мы разделяем призыв основателя истории повседневности в Германии А. Людтке:

Здесь уважение к «вещам» перемешано с попыткой поставить под вопрос наивысший авторитет исследователя или писателя: уважаемый читатель, уважаемая читательница, создай себе собственную картину из этого материала, попытайся сделать такую реконструкцию, которая тебе кажется убедительной![120]

Мы – за пересмотр отношений между «исследователем» и читательской аудиторией, признание права последней на существование, протестантский жест устранения посредника – «сообщества ученых» – из общения автора с публикой[121].

* * *

Но для уверенного обращения читателя с текстом не помешает небольшое «руководство по эксплуатации». Предлагаемая читательскому вниманию книга адресована не только и даже не столько начинающим или маститым коллегам по историческому, социологическому или антропологическому цеху. Но она не задумана и как учебное пособие для новичков на блошиных рынках или для юных коллекционеров. Не является она и справочником о блошиных рынках для туристов и профессиональных торговцев. Это научно-литературные заметки, адресованные «обычным» людям, вроде героев этой книги.

В качестве формы репрезентации хода и результатов данного исследования избраны короткие рассказы о жизнедеятельности блошиного рынка, о его обитателях и о путешествии на блошином рынке анонимных вещей, скрывающих истории людей – их создателей и владельцев, торговцев и покупателей. Собственно говоря, рассказ в предисловии о старинном кольце, приобретенном у Манни, есть пример такой подачи материала.

Истории, предложенные ниже читателю, могут быть по-разному связаны с вещами. Они могут быть заложены в самих вещах – например, в посланиях из связки пожелтевших писем, в записях девичьего альбома, в подписях к фото в старом фотоальбоме, в дарственных надписях в книгах и на других подаренных предметах. Бывает, что истории содержатся в том, как владелец предмета изменил его функцию. Так, читатель узнает в четвертой главе, как пепельница была превращена в непригодное для прежнего употребления место памяти о «национальном позоре» поражения Германии в Первой мировой войне. Порой предметы становятся поводом для транснациональной истории, воссозданной в широком историческом контексте. Читатель увидит это на примере одного из встреченных на блошином рынке предметов венской бронзы XIX века, трансформированного в советское время в образец для каслинского литья. Предметы с блошиного рынка могут, наконец, стать катализатором и поводом для собственных воспоминаний:

Марселю Прусту понадобился вкус печенья «мадлен», чтобы пробудить воспоминания, что стало благом для литературы, потому что на блошиный рынок вещей, покрытых пылью, астматик вроде Пруста пойти не мог. Но если бы смог, то объем романа «В поисках утраченного времени», вероятно, значительно превзошел бы семь томов. Потому что блошиный рынок, на котором сталкиваешься с тысячами предметов из непосредственного прошлого, вызывает буквально каскады воспоминаний[122].

Читатель найдет в книге рассказы о вещах, принадлежащие как перечисленным типам, так и ряду других. Но обо всем об этом – в свой черед.

* * *

Особенности книги отражены в ее подзаголовке – «Записки дилетантов». Он оправдан несколькими соображениями. Прежде всего, мы – любители блошиных рынков, а не профессиональные торговцы или коллекционеры. Хотя в период пребывания в Мюнхене нам удавалось систематически, дважды или трижды в неделю, посещать блошиные рынки, приобретенные там познания нельзя сравнивать с профессиональными. Наша осведомленность в сфере жизнедеятельности рынка подержанных вещей и антиквариата поверхностна и в большей степени опирается на (относительно недолгий) эмоционально окрашенный личный опыт, чем на многолетние фундированные исследования.

Тезис о дилетантизме авторов не является пустым кокетством. Конечно, в книге задействованы опыт социологических исследований одного соавтора и профессиональные знания второго в области истории, особенно в сфере семейной истории, коллективной памяти, истории детства, фотографии. Некоторые сюжеты из автобиографической книги[123] – о ряде родственников, коммеморативных практиках и детских воспоминаниях – в сокращенном и трансформированном виде использованы здесь. Тем не менее и специалисты в области социального и культурно-исторического знания, попадая на блошиный рынок, неизбежно превращаются в дилетантов из-за аморфности изучаемого объекта со множеством неизвестных и трудноопределяемых величин.

Мы рассматриваем себя в качестве двух из многочисленных героев книги – обитателей блошиного рынка, большинство которых освоили новое занятие, куплю-продажу на толкучке, во второй половине своей жизни. Большинство из них, включая Манни, – дилетанты, самоучки в освоении рынка. Их знания о том, что они приобретают или продают, как и у нас, весьма приблизительны.

* * *

Книга родилась вопреки нашим ожиданиям и раньше срока. Оказавшись весной 2020 года, в условиях пандемии, на четыре месяца затворниками на одном из живописных озер Челябинской области и от нечего делать, мы решили приступить к составлению развернутого конспекта будущей книги о блошином рынке. На большее мы не рассчитывали: основная часть источников для этого проекта – предметы, все полевые дневники и (нерасшифрованные) интервью – оставалась в нашем временном жилье на севере Германии, куда служебная надобность забросила одного из нас после работы в Мюнхене. Пришлось положиться на собственную память, оживляемую в плодотворных диалогах о совместно пережитом на блошиных рынках, и понадеяться, что в обозримом будущем мы сможем наполнить создаваемый каркас источниковым материалом.

Неожиданно оказалось, что конспект перерастает в связный текст. Но, несмотря на его постепенное усложнение и наполнение деталями за счет чтения исследовательской литературы и привлечения материалов из северонемецкого пристанища, телеграфный стиль нашего письма до конца преодолеть не удалось. Изложение сохранило форму заметок, работа над которыми продолжилась и во второе лето в идиллической атмосфере на том же озере. Это тоже аргумент в защиту не строго научного, «дилетантского» характера книги.

* * *

Наконец, необходимо несколько «инструктирующих» замечаний сугубо технического свойства. Мы не использовали в собственном тексте курсив или другие выделения. Все случаи выделения слов и словосочетаний в цитатах перенесены из оригиналов. Переводы на русский из иноязычных изданий выполнены И. Нарским, если в примечании не указаны другие переводчики.

Большинство фотографий, использованных в книге, входит в состав семейного архива авторов. Фотографии предметов сделаны самими авторами и Александром Исаковым. Два фото любезно предоставлены Объединенным архивом Челябинской области и Государственным историческим архивом Южного Урала. Фотографией М. Г. Вальтера в начале книги с нами поделилась его подруга, фигурирующая в книге под именем Ники. Это единственное доступное нам изображение Манни, а возможно – вообще один из немногих сохранившихся его снимков последних лет жизни. Читатель может заметить, что это изображение плохого качества и с деформированной и поврежденной, как бы подмоченной волнообразной поверхностью. Это – ксерокопия фотографии, которую постоянный клиент Манни разыскал и откопировал, чтобы выставить после его смерти в павильоне одного из блошиных рынков, на которых работал Манни. Ситуация с фото Манни вырастает до символического обобщения, поскольку адекватно отражает общее состояние