Тот кивнул.

— Там все очень сложно. Летом, я сумел довести командованию, что на станции есть диверсант и его смогли выявить и задержать. Как оказалось, он намеревался взорвать бомбу на третьем энергоблоке. Примерно тогда же меня объявили дезертиром, потому что в командование КГБ проник человек, который сам принадлежит к числу диверсантов. Двое погибли на дороге в автомобильной аварии, еще один разбился, упав с большой высоты. В общем, как оказалось, в городе действовала целая группа, которую проморгали. Когда все выяснилось, меня восстановили по службе. Но я получил огнестрельное ранение, из-за которого загремел в госпиталь Чернигова аж до ноября восемьдесят пятого года. А в декабре, я лично столкнулся с куратором диверсантов. Произошла стычка, в результате которой один упал с крыши третьего энергоблока и разбился, а второй, от безысходности пустил себе пулю в лоб.

Оба слушали меня с изумлением. Конечно, я мог бы им не рассказывать такие подробности, но посчитал, что так будет не честно. Они оба хорошие люди и заслуживали правды. В конце концов, я их сын. Пусть я рассказал им и не всю правду, тем не менее, мне стало гораздо легче, будто гора недоверия с плеч упала.

— Леша, ты сейчас не шутишь? — прошептала мама, глядя на меня растерянным взглядом. — Ты стрелял в людей?

— Нет мам, я в людей не стрелял! — честно ответил я. — Зато пытались стрелять в меня.

И это действительно было так, пока еще мне не довелось убивать. Про свою прошлую жизнь я умолчал, всякое бывало. Не хочу вспоминать. — Всегда получалось так, что стреляли другие, а я просто оказывался рядом.

— Мне даже определение дали — магнит для неприятностей. — невольно усмехнулся я.

— А зачем приходили люди из КГБ? — спросил отец.

— Один из начальников, который присматривал за мной, попал в какую-то неприятную историю. У них же там все строго. В общем, попал под проверки, а ко мне приходили потому, что считали, что я поддерживаю с ним контакт. Телефонный разговор с ним у меня действительно был, мы договаривались о личной встрече. Я ведь не знал, что он под следствием. Встреча должна была состояться перед новым годом, двадцать второго декабря, когда у меня было увольнение. Но ее не получилось.

— Господи... Как все это сложно и запутанно, — пробормотала мама, вытирая лоб. — Ну почему все вот так?! Леша, я слышала, как они сказали, что ты уволен со службы... Что это значит?

— А то и значит, — чуть улыбнулся я. — Сегодня меня комиссовали, так что теперь я полностью гражданский человек. С военной службой покончено.

— Стоп, погоди, — удивился отец. — Как уволен? Но комиссуют же только по состоянию здоровья! Нужна медицинская комиссия, куча документов, подписей и печатей. Это не одним днем делается.

— Все верно. В течении всего января на меня готовили бумаги.

Родители переглянулись.

— Это плохо? — спросила мама.

— Плохо? Вовсе нет, мам. С чего ты взяла? — ободряюще произнес я. — Долг родине я отдал, пусть и отслужил меньше.

— А что за огнестрельное ранение было?

— Да так, ерунда. Зацепило немного, — я показал небольшой шрам на плече. — Уже все давно зажило! Мам не волнуйся за меня, с армией все. Я вернулся домой, больше не будет никаких непонятных ситуаций. Никаких людей из КГБ тоже не будет, уж я постараюсь.

— Так сложно во все это поверить... То, что ты рассказал... Мы ведь уже говорили об этом, так? — вспомнил отец.

— Да, пап. Говорили. Как видишь, я тебе не врал. Наша электростанция все еще под угрозой. Я на девяносто девять процентов уверен, что остался как минимум один диверсант, который продолжает работать и не известно, отступился ли он от своего плана или нет. Именно поэтому, на всякий случай, я и просил тебя куда-нибудь перевестись. Но, кажется, угроза миновала.

Естественно я старался сгладить углы. Не хотел волновать отца и мать еще больше. Лучше сказать им то, что они хотели бы слышать. Отчасти, я сказал правду.

— Хорошо. Правда, две недели назад я все-таки подал заявление на увольнение, — произнес отец. — Как только я перешел на четвертый энергоблок, меня все не отпускала какая-то смутная тревога, а я понять не мог в чем дело. Предчувствие, что ли. Леша, но получается, раз кто-то остался, нужно доложить куда-нибудь? В милицию или тот же комитет?

— Не нужно, — я покачал головой, намеренно разряжая напряжение. — После того, как куратор был ликвидирован... Все это потеряло смысл. Кстати, вы в курсе, что инженер Донченко тоже был в сговоре с диверсантами? Наверное, его смерть никак не афишировалась милицией, но это так. Он вел скрытный образ жизни, скорее всего, был как-то завербован. Возможно в командировке или еще где.

Мама тяжко вздохнула.

— Сережа? Связан с диверсантами?

— Да. Я его видел там.

— Ужас какой! — она прижала руки к лицу. — А говорили, будто он умер от инфаркта. Даже в газете писали. Я еще тогда подумала, что он такой молодой, а тут на тебе — инфаркт. Странно все как-то. Родных-то у него не было, похороны были очень скромные.

— Ну да. Это нам рассказывали уже на службе, — соврал я, стараясь не вспоминать тот момент, когда я обнаружил задушенный труп в ванной. Зрелище тогда было просто кошмарное.

— Леш, а кто такой крот?

— Ну, я толком не знаю. Могу своими словами попробовать объяснить, как нас учили. Крот, это внедренный человек. Он собирает информацию, дезинформирует сам, подставляет, подкидывает ложные улики. В общем, разваливает структуру изнутри. И скорее всего этот крот, важная шишка. Его личность до сих пор неизвестна. Ни кто он, ни на что способен, никто не знает. Вполне может быть, что он уже сбежал за границу.

Конечно, весь мой рассказ получился сбивчивым, не до конца честным — ведь некоторые события я намеренно исказил или подал в ином свете. Так все выглядит немного проще и не звучит как пересказ сюжета фантастического боевика.

Мама приподнялась, села. Обняла меня.

— Леша, больше не пугай меня так. Когда пришли те люди, я подумала, что ты снова попал в плохую историю. Мне летом хватило, уже и не знала, что думать с