Я заглянула в твои глаза. Столь черные, что, провалившись в них, я могла бы никогда не найти выхода.

– Я не предавал тебя, – сказал ты спокойно. – Во всяком случае, сознательно. Алексей был лишь случайностью. Но счастливой, тебе так не кажется?

Ты наклонил голову в сторону модели – тот смеялся и флиртовал с Магдаленой. Она стояла рядом с ним и сжимала в руках сумочку, когда хихикала от его слов. Ее глаза блестели, а на щеках играл румянец. Она выглядела живее, чем за все последние годы, и все благодаря этому золотоволосому мальчишке с острым язычком и теплыми, как лето, глазами.

– Посмотри, сколько радости он ей приносит, – прошептал ты, приникнув губами к моему уху так близко, как, должно быть, змей к Еве в райском саду. – Она снова улыбается. Когда ты в последний раз такое видела?

– Слишком давно, – признала я печально.

– Возможно, мы все сможем испытать подобное счастье, – настаивал ты. – Вместе.

– Он слишком молод, – сказала я в последней отважной попытке донести голос разума. – Он практически ребенок. Ты украдешь у него всю его жизнь.

– Оглянись вокруг. Какую жизнь? Как думаешь, когда он в последний раз плотно ел? Если мы оставим его, он умрет с голоду.

Ты обхватил мое лицо ладонями. Твои большие пальцы так нежно обвели по кругу мои скулы, что я чуть не заплакала. Ты всегда знал, как растопить мое сердце, когда я пыталась остудить свои чувства к тебе.

– Мы окажем ему неоценимую услугу, Констанца, – сказал ты мягко. – Ему больше не к кому идти.

Я должна была отказать. Должна была топнуть ногой, заплакать или ледяным тоном потребовать, чтобы мы немедленно оттуда ушли. Но я этого не сделала. Я слишком сильно любила тебя, мой господин. Я жаждала тебя, как девственницы жаждут могилы, как смерть жаждет человеческого прикосновения: безутешно, неумолимо, мечтая раствориться в твоем поцелуе. Я не привыкла тебе отказывать.

И Магдалена стала так похожа на себя прежнюю, что у меня на глаза наворачивались слезы. И этот мальчик, такой худенький, красивый и очень, очень молодой. Один в городе, раздираемом революцией, без матери, которая каждую ночь следила бы, чтобы он благополучно добирался домой. Я не знала, сколько он зарабатывал, позируя для картин, но, вероятно, этого едва хватало на хлеб. Рядом с нами у него, по крайней мере, был бы шанс на счастье.

Или на сокрушительное отчаяние, такое же, что толкнуло тебя на безумные исследования, окутало темным облаком Магдалену, заставило меня рыдать в объятиях Бога, даже не понимая, верю ли я еще в Него. Никто из нас не мог от него скрыться. Это был побочный продукт нашей неестественной жизни. Люди не должны жить вечно. Теперь я это знаю.

Но тогда я все еще сохраняла оптимизм. Мне все еще хотелось верить, что я живу в сказке, что каждую ночь я провожу рядом с принцем, а не с волком.

Я хотела верить тебе.

Я прошептала:

– Я позволю тебе это сделать. Но лишь ради Магдалены и этого мальчика. Не ради тебя.

Это была одна из самых смелых вещей, что я тебе когда-либо говорила. Я ждала, что ты огрызнешься, но ты вместо этого поднял брови и кивнул. Как будто вдруг проникся ко мне непривычным до этого уважением.

– И это не значит, что он останется с нами навсегда, – продолжила я, сцепив за спиной дрожащие пальцы. – Мне не нужен ни младший брат, ни ребенок, которого придется выхаживать.

Уже тогда я знала, что лгу. Я смотрела, как он жонглирует для радостной Магдалены восковыми яблоками, как проступают сквозь тонкую кожу ребра, и очень хотела запустить пальцы в его волосы, поднося к его губам чашку бульона. Хотела устроить для него пир, позволить ему полулежать у меня на коленях, пока я призываю его есть столько, сколько он захочет.

У меня, как и у тебя, была слабость к слабости.

– Конечно, – сказал ты тоном, который использовал исключительно для того, чтобы меня успокоить. Это им ты давал свои столь хрупкие обещания. – На этом мы все и сойдемся.

Ты вернулся к Алексею, который в своей драпировке напоминал легендарного Ганимеда. Вероятно, именно поэтому он изначально и привлек твое внимание. Ты был бесстрастным экспертом в эстетике; после столь долгой жизни тебя могла удивить лишь совершенная симметрия. И все же в твоем рациональном разуме таилась романтическая нотка, и ты любил, когда во время работы тебя окружали красивые вещи, будь то живописные пейзажи древнего города, барочные интерьеры модных домов или симпатичные лица твоих супругов. Ты любил коллекционировать и демонстрировать нас, как могла бы демонстрировать свои фамильные драгоценности русская царица.

Ты оживленно беседовал с Алексеем, пока художник, ворча, пытался запечатлеть изгиб его шеи и манящую складку на его губах. Алексей изо всех сил старался не улыбаться и не краснеть под твоим пристальным взглядом, но не слишком в этом преуспевал. Его глаза то и дело скользили по нам с Магдаленой с почти что неслыханной дерзостью. Настоящий бесстыдник.

Ты поймал его взгляд и загадочно улыбнулся. Казалось, ты испытываешь особое удовольствие, глядя, как он нас разглядывает.

– Мне говорили, что о тебе некому позаботиться, – сказал ты. – Скажи, ты когда-нибудь мечтал о сестрах?

Алексей нервно рассмеялся, но я увидела, что от твоего намека по его животу пробежала легкая дрожь. Он прекрасно тебя понял. Я спросила себя, сколько раз вы с ним уже встречались. Шептал ли ты ему свои мрачные обещания, касаясь губами его шеи и запуская руку ему под рубашку. Я, как могла быстро, прогнала от себя эту мысль. Ты бы не поступил так с нами. История с Магдаленой многому тебя научила; во мне говорил голос паранойи.

– Ты не хотел бы уйти? – спросил ты в наступившей тишине. Я знала этот тон. Я слышала его раньше, лежа в грязи и крови в своей родной стране, а затем – во дворце Магдалены. Тихая двусмысленность, вопрос, за которым таился другой, гораздо более важный.

Алексей покраснел еще больше, пусть и казалось, что это невозможно.

– С тобой?

– С нами.

У стоявшей рядом Магдалены перехватило дыхание, я почувствовала, как ускорилось ее сердцебиение, когда она крепко сжала мою руку. Я осознала, что и сама дышала быстро и неглубоко. Что мы творили? На что я дала разрешение? И почему чувствовала, что бессильна это остановить?

Алексей сглотнул, а затем кивнул с остекленевшим