Шрифт:
Закладка:
Завьялов шлепнул ладонью о деревянную балюстраду крыльца.
«Молоток, твое превосходительство! Конечно выйдет! Подумают, что собака еще на парковке «Ладьи» попала в салон микроавтобуса, забилась под сиденье. Крошечная – фиг найдешь. Как только Жози, унюхавшая хозяйку, начнет скулить под окнами, за ней обязательно кто-то выйдет!»
«Вот именно. Звонить Сабине будем от дома дяди Вани. Как только кто-то из Грачевых поедет к Сабине в Москву, пускаем Жюли. Мы сами…»
«А если Сабина ничего не сообщит подельникам, не позовет на встречу с шантажистом! – перебил Завьялов. – Или они на нервах грохнут Зою?!»
«У нас нет выбора, Борис, – голос генерала звучал мрачно, но непреклонно. – Будем слушать под окнами, как только жизни Зои начнет что-то угрожать, предпримем меры».
«Какие?! Что мы сделаем?! Квартира на первом этаже, окна могут быть зарешечены, мы внутрь не попадем!»
«Позвоним в дверь, – жестко выговорил контрразведчик. – Когда за дверью непонятный посетитель, убивать сложнее».
«А если они вначале Зою зарежут, а потом к двери подойдут?!»
«Бросим на кухню гранату, – буднично ответил дедушка. – Надеюсь, Зою держат в комнате или ванной. Граната отвлечет внимание, резать как-то неспособно станет…»
Завьялов обхватил голову руками!
Кошмар, кошмарный дикий сон! Все это происходит не с ним!!
«Хватит лапать мою голову».
«Лев Константиныч! У тебя что… взаправду граната есть?!»
«Я, Боря, на минуточку, полгода белорусским партизаном был. Гранату тебе изобрету из зубного порошка и одеколона. Ты лучше дальше слушай…»
Жюли страдала. Жюли поносила.
Крошечное собачье тельце, извергая кильку, содрогалось под смородиновым кустом.
Супруг Капустин в панике носился от куста до дома – переносил туда-сюда жену. Жена отказывалась вылизываться под хвостом (синяя плюшевая юбочка, застиранная лично генералом, сушилась на включенном радиаторе вместе с кофточкой), Иннокентий отмывал четвероногую супругу в тазике.
Завьялову казалось, что этот жуткий день так и не закончится: в довесок к полноценному кошмару прибавлялся элемент полноценной «черной» комедии.
– Вызывайте врача! – носился с женой на руках перепуганный стилист. – Немедленно вызывайте…
– Ветеринара?!
– Да хоть какого!! Жюли – умрет!!
Дабы обожравшаяся кильки собачонка не скончалась назавтра от воспаления легких, Константиныч пожертвовал шерстяным свитером. Отрезал рукав, проковырял в нем четыре дырочки для лапок, на Жюли надел…
Позже, по тому же случаю, отрезался и второй рукав. Но, к счастью, обошлось без ветеринарии.
Жюли-Жози напоили разведенной марганцовкой. Понянчили. Спать уложили.
Константинович скомандовал «отбой». «Всем по кроватям, завтра день тяжелый!»
Не тут-то было.
Как только Завьялов сел на большую генеральскую кровать на втором этаже, носок начал стягивать, в дверь спальни поскреблись:
– Можно к вам, Борис Михайлович?
– Ну, – хмуро откликнулся Завянь. И заставил глаза оторваться от лежащей на прикроватной тумбочке початой пачки «Беломора». Генерал, видать, закуривал, едва утром глаза продирал. Очнувшись сегодня в чужой ванной комнате, сразу же потребовал привычной дозы никотина. Едва с ума не свел.
Окаянная привычка. Бороться будет сложно.
– Борис Михайлович… – в полутемную спальню, под слабый свет ночника, просочилось родное тело. – Нам надо поговорить.
То, что безупречный муж Капустин оставил чуть было не скончавшуюся от диареи жену одну, показало, что пришел за чем-то важным. Борис вздохнул, обратно натянул носок.
– Валяй, Кешастый. В чем проблема?
Родное тело-Кеша прошлось перед кроватью.
Пальцы тискало, смущенно пыхтело, не решаясь о чем-то заговорить.
– Кеш. Спать пора, – напомнил Боря. – Что ты хочешь обсудить?
– Видите ли, Борис Михайлович, какое дело, – осторожно приступил интеллектуальный путешественник, – я очень хотел бы вас попросить… не могли бы вы…
– Короче!
– Не делайте из меня болвана в глазах жены! – Выпалив, стилист остановился перед Завьяловым.
– То есть? – нахмурился Борис.
– Прошу вас. Не делайте из меня слабака и простофилю. Не обзывайтесь.
– Ну, предположим, я вроде бы уже и так…
– Борис Михайлович! – заламывая руки, простонал Капустин. – Вы ничего не знаете! В нашем времени Жюли это… это тоже самое, что Зоя Карпова в вашем! Она известна, популярна, она могла бы выбрать в мужья – кого угодно! А выбрала меня…
Капустин огорченно сел на небольшую банкетку, свесил могучие Борины руки, закручинился.
– А как же получилось, что она в тебя влюбилась? – сочувственно (не совсем понимая кому сочувствует – толковой мадам Жюли, выбравшей в мужья этого валенка, или все-таки печальному Капустину) спросил Завянь.
– Она выходила замуж, – вздохнул парикмахер. – Перед свадьбой тысячи моих коллег-оформителей прислали ей… так скажем, объемные модели-эскизы своих работ… Предложили варианты внешности, прочесок…
– Стоп, – заинтересованно перебил Завьялов. – Вы там не только с волосами мудрите, но еще и внешности в любой момент меняете? Типа губы надуваете?
– Ну что вы, Борис Михайлович, – грустно усмехнулся Кеша. – Следование каким-то там канонам – пережиток. В наше время цениться как раз индивидуальность. Умение подчеркнуть неповторимость черт лица, придать им глубину и личностною многоликость и есть моя задача. А достигается она совсем другими способами… Подсветкой, например. Невеста поворачивает голову, ее черты, меняясь, становятся либо возвышенно одухотворенными, пылкими!.. Либо бесподобно печальными… Если появляется слезинка, она сверкает хрусталем. Поверьте, это зрелище – волшебно!
Вспоминая свое время Капустин совершенно расстроился, Борис его приободрил:
– Получается, Жюли в талант влюбилась?
– Ах, если бы! – плаксиво скуксился господин оформитель. – Борис Михайлович, после нашей свадьбы не было и дня, чтобы я не терзался мыслью: а вправду ли Жюли меня полюбила все сердцем?! Что если все произрастает исключительно из тяги к противоречиям! Жюли когда-то, может быть, еще в детстве, вообразила себя коварной сбежавшей невестой и, как бы ни любила Стефана, сбежала из-под венца лишь для того, чтоб испытать волнующее приключение!
– Ну, Кеша, Кеша, не перебарщивай, – смущенно произнес Завьялов. – Играть чужими чувствами ради личных острых впечатлений, это как-то…
– Да что вы понимаете, Борис Михалыч! – взвился на ноги куафер. – Что вы понимаете?! – Остановился над сидящим на постели Завьяловым, усмехнулся: – Вот вы думаете… Я знаю, Борис Михалыч, что вы о нас думаете. Парочка трусливых губошлепов приехала за впечатлениями. Сидят себе, понимаешь ли, где-то через сотни лет в удобных креслах, за чужими жизнями подглядывают… да? – стилист прищурился.
– Ну, предположим, – не стал лукавить Борис.
– Вот-вот. Сидим удобно, ничем не рискуем… А где нам рисковать, Борис Михалыч?! Техника безопасности доведена до совершенства. Преступность искоренили, едва отработали хроно-проникновения: кошелек сопрут, через полчаса хроно-полицейские уже назад все отмотали, воришку поймали до того, как он к чужому руку протянул. Эх, Борис Михалыч, Борис Михалыч… – Капустин горестно махнул рукой. – Отец Жюли тот еще «Павел Максимович Карпов». За его дочерью приглядывают, как у вас за Оружейной Палатой! Сбежать из-под венца – единственное
