ублюдка попал по тому же самому месту, что и в первый раз, боль была адская, художник согнулся пополам и наверняка завалился бы на спину, если бы меломан не придержал стул за спинку.

– Ты правша или левша? – все так же спокойно поинтересовался Ройс Партридж III. – Не ври мне, не пытайся защитить руку, в которой держишь кисть: во-первых, я уважаю художников, а во-вторых, хочу, чтобы ты продолжал работать.

– Правша-а, – простонал Лео, чувствуя, что его сейчас вырвет прямо на ботинки Зеркального Гардероба.

– Левая, – скомандовал Ройс Партридж III. – Указательный.

С пугающей стремительностью, не оставившей Лео ни единого шанса на отпор, Угорь схватил его одной рукой за левое запястье, а другой потянул указательный палец назад и не отпускал, пока не услышал хруст.

Лео заорал, срывая голос до визга, который превратился в надсадный кашель, вскочил, пытаясь смягчить боль, оттянуть момент, когда палец вылетит из сустава, что в конце концов и случилось.

– Гребаные дегенераты! – прохрипел он, отдышавшись. – Проклятые нацисты!

– Говорят, я не такой умный, как отец, – откликнулся Ройс Партридж III, – что у меня нет его тактического и делового чутья. Но в одном я лучше: превосхожу папу в жестокости. Старик внушил мне, что быть злым – достоинство, а не порок. Ты получил малюсенький урок, всего лишь намек на то, как я обхожусь с теми, кто пытается меня надуть…

Лео сидел, согнувшись пополам, он взмок от пота и дышал тяжело, со всхлипами.

– Ну что, перейдем к следующему пальцу?

– Нет! Я все понял! Я заплачу.

– Конечно заплатишь, еще как заплатишь, малыш Лео! Кстати, у твоей сестры красивый магазин, я купил у нее несколько бутылок марочного французского вина. Вино превосходное, хотя могло бы стоить дешевле. И сама она симпатичная, похожа на мальчишку.

Ройс Партридж III встал, поправил галстук и надел пальто.

– И где же ты намерен достать деньги? – спросил он.

– Снова начну писать…

– Подделки?

Лео кивнул. Ройс на прощание похлопал его по плечу и произнес снисходительным тоном:

– Советую тщательнее подыскивать простаков, когда соберешься кого-нибудь облапошить. Даю тебе шанс на искупление, парень, используй его по-умному.

– Ты уверен, что не хочешь сходить к врачу? – спросил старик Тревор, стягивая вместе два пальца левой руки Лео так, чтобы здоровый послужил естественной шиной покалеченному.

В зале, под лампами дневного света, девушки и парни прыгали через скакалку и отрабатывали движения. Оба ринга пустовали.

– Ты лучше любого докторишки… – Лео зашипел от боли.

– Да уж, сломанных пальцев я починил немало, – буркнул его старый друг. – В прошлый раз лицо, теперь вот палец… Может, объяснишь, что происходит?

– Не бери в голову. Я контролирую ситуацию.

– Не похоже.

Пес встретил Лео с неуемной радостью, но почти сразу уловил настроение хозяина и перестал ласкаться. Кокер смотрел на своего Человека с задумчивым видом, склонив голову набок. «Такая чуткость не всем людям дана…» – подумал Лео и набрал номер, который поклялся забыть после того, как вышел из Райкерс. Ему ответил голос с густым и тягучим, как дешевое ирландское виски, акцентом:

– Угу…

– Фрэнк? Это Лео.

В трубке наступила глухая тишина.

– Лео Ван Меегерен? Ну надо же! Вышел…

– Новости быстро распространяются.

– В моем деле быть информированным важнее, чем Ахиллу иметь запасное сухожилие.

Фрэнк Маккена родился в Бронксе, от отца-докера и матери-пьянчужки, питавшей пагубное пристрастие не только к спиртному, но и к другим докерам. Фрэнку было десять, когда отец убил мать и одного из ее многочисленных любовников, сел в тюрьму, где вскоре и повесился. Мальчик кочевал из одной приемной семьи в другую, тычков получал больше, чем поощрений, а потом один из боссов ирландской мафии взял над ним шефство. Фрэнк был умным и дерзким, он быстро поднимался по «карьерной» лестнице и теперь имел доли во многих казино Атлантик-Сити и других разнообразных бизнесах. Все приносили хорошую прибыль, но не все дружили с законом. Маккена запустил Лео на фальсификаторскую орбиту после того, как купил один из его «подлинников». «Искусство – старейшая приманка в мире», – сказал он тогда.

– Ты вряд ли позвонил, чтобы пожелать мне счастливого Рождества, – сказал Маккена. – Неприятности? Дай угадаю: один из лопухов требует назад свои деньги.

– Ройс Партридж Третий.

– Ах этот…

Голос Фрэнка Маккены мгновенно похолодел на несколько градусов.

– Я предупреждал: не связывайся с ним. Что он тебе сделал?

– Оторвал палец.

– Только-то? И ты позвонил мне по такому пустячному поводу?

– Он пригрозил, что займется моей сестрой и племянником. Был более чем серьезен.

Фрэнк Маккена выдержал паузу.

– Да, это серьезно, – наконец согласился он. – Ройс – кретин, но кретин непредсказуемый. Он считает себя одним из нас – чего, конечно же, никогда не было и не будет. И это делает его еще опаснее. Ройс хочет изображать злого волка, но не знает, как быть злым волком. Он ничем не рискует только с людьми вроде тебя.

– Ты, случайно, не знаешь человека, способного произвести впечатление на придурка?

Пауза.

– Может, и знаю… У меня много друзей со всяческими талантами. Некоторые из них мои должники. Но что с этого поимею я? У меня с Ройсом счетов нет.

– Я возвращаюсь в дело. И работаю только на тебя.

Фрэнк Маккена присвистнул.

– А за это мои друзья сделают так, чтоб он отстал от вас с сестрой? Ладно, это честная сделка. Есть один бешеный огурец, который люто ненавидит Ройса. Уверен, что хочешь именно этого? Подумай, прежде чем ответить, потому что в подобных делах никогда не знаешь, чем все закончится.

– Да, Фрэнк. Я уверен.

– Ну что же, как сказал Цезарь перед кубиком Рубика: Alea jacta est. Жребий брошен.

– Он произнес эту фразу, стоя на берегу Рубикона, Фрэнк.

– Не нуди, артист.

22

Боже, какая улыбка, полная жизни.

Шарль Трене, «Retour à Paris»[96]

Лоррен хотелось треснуть себя по башке: у нее кончился запас чулок, а все трусики оказались в корзине для грязного белья! А теперь еще и телефон почти разрядился, в самый неподходящий момент! Где зарядник?

Проклятье! Бывают же такие сволочные дни…

На нарядной блузке, в которой она решила пойти на праздничный ужин, обнаружилось пятно.

Ну что за свинство! Она никогда не соберется и опять явится последней, а мать не преминет высказаться.

В довершение всех бед – ни одного сообщения от Лео с самого утра. Впрочем, чему тут удивляться: этот малый пишет, когда вздумается.

Так уж устроена жизнь: получаешь ненужные сообщения, на которые не хочешь отвечать, а люди, по которым скучаешь, испытывают твое