Даниади покачал головой.

– Вы прекрасно знаете ответ, молодой лорд Хакатри, – со вздохом сказал он. – На Березовом холме нет рощи ведьминых деревьев, более того, никогда не было. А ваш отец Ийю'Анигато ясно дал мне понять, что, если я отправлю с вами хотя бы несколько своих воинов, нашей дружбе с ним придет конец. И что мне теперь делать?

– Дать ему отпор! – сказал Инелуки, и мне показалось, что в нем говорит скорее отчаяние, чем гнев. – Наш отец не является королем, что правят у смертных, или даже монархом, как древняя ведьма Утук'ку. Мне всегда говорили, что вы один из храбрейших воинов нашего народа.

– Речь не об отваге. – Даниади изо всех сил старался, чтобы его голос звучал ровно. – Нельзя вставать между родителями и детьми. Не мне решать, прав или нет Защитник Ийю'Анигато. – Теперь он обращался только к моему господину. – И я прошу вас услышать мудрость в моих словах. В войне между отцом и сыном не может быть победителя. Возвращайтесь к родителям. Ваш спор с ними, а не со мной.

– Это спор между лордом Инелуки и его упрямством, – сказала Нидрейю.

В ответ Инелуки внезапно вскочил на ноги, едва заметно поклонился и покинул зал. Через несколько мгновений я увидел, как он проходит между белыми стволами деревьев. Он даже не оглянулся в сторону дома.

– Простите моего брата, лорд Даниади, – сказал Хакатри. – Инелуки, как и все мы, знает, что сам себя поймал в страшную западню, когда дал свою жуткую клятву, но он не видит способа от нее отступиться.

– Все просто, – сказала Нидрейю. – Он может сказать: «Я отказываюсь от своей клятвы» и покончить с этим. И тогда лорды зида'я смогут встретиться и решить, что делать с Черным Червем.

– Как всегда, леди Нидрейю видит корень проблемы. – Даниади провел пальцами по жидкой бородке. – Не так осторожно и не так мягко, как нам хотелось бы, но это не ослабляет провозглашенной ею истины.

Мой господин опустил взгляд, словно пытался найти ответ в узорах, лежавших у него под ногами шкур.

– Нидрейю права, но это ничего не меняет. Мой брат не может отказаться от клятвы.

– Не станет отказываться, вы имели в виду, – сказала она.

– Неужели вы не понимаете, леди Нидрейю? – Слова Хакатри прозвучали почти как мольба. – Именно вы из всех людей должны знать, что для Инелуки нет никакой разницы. Таково его вечное проклятие.

Наступило долгое молчание. Наконец разговор перешел на посторонние темы, сначала он был сбивчивым, но потом, когда мой господин, Даниади и Нидрейю заговорили о других людях и местах, настроение у всех улучшилось. Но, хотя я видел, как Инелуки расхаживал вокруг вершины холма, он долго не возвращался обратно.

– Мы не можем вернуться в Асу'а, поэтому рощи ведьминого дерева остаются для нас недосягаемыми, – сказал мой господин брату, когда они пили вино в покоях, которые им предоставили. – А советы Ксанико бесполезны без ведьминого дерева. Мы могли бы рассчитывать убить зверя при помощи копий и стрел, будь у нас сотня крепких воинов, но, боюсь, даже и в этом случае потерпели бы поражение.

– Зачем ты мне это говоришь, брат? – Гнев Инелуки исчез, или теперь он скрывал его гораздо лучше, однако ему на смену пришло отчаяние. – Иными словами, ты хочешь сказать, что я не могу вернуться в Асу'а из-за моей клятвы – той, о которой ты постоянно сокрушаешься, – а ты не хочешь оставлять меня одного, как будто я ребенок. Но роща ведьминых деревьев в Асу'а – не единственная. Если потребуется, я отправлюсь в Наккигу и попрошу королеву Серебряная Маска дать его нам.

Хакатри покачал головой.

– Даже если Утук'ку тебе позволит, что тогда? Ты намерен проехать сотню лиг по опасным Снежным полям с огромным стволом ведьминого дерева, который будешь тащить за собой? Ведь нам нужно большое, взрослое дерево. Ты считаешь, королева Утук'ку так любит наш дом, что отдаст тебе не просто целое ведьмино дерево, но также фургон, чтобы доставить его сюда, и отряд своих воинов, чтобы его охранять?

– Я понимаю все трудности не хуже тебя. – Пламя гнева Инелуки снова вырвалось наружу. – И я знаю, ты боишься, что мое упрямство убьет нас обоих. В таком случае возвращайся, брат! – воскликнул Инелуки. – Возвращайся к жене и дочери в дом наших родителей. В любом случае ты не имеешь отношения к безнадежной задаче, которую я на себя взял. Только моя судьба поставлена на кон.

– А теперь ты говоришь очевидные глупости, – сказал Хакатри. – Я не в большей степени могу оставить тебя сражаться в одиночку с ужасным зверем, чем подвергнуть смертельной опасности мою мать, жену и ребенка. Ты мой брат, ты близок мне. Я тебя люблю.

В этот момент ярость Инелуки исчезла, опустошив его, так река размывает берег до тех пор, пока он не падает в воду. В течение нескольких мгновений я даже думал, что Инелуки заплачет, чего я никогда не видел прежде и что, несомненно, не случалось с тех пор, как он был ребенком. Ну а я сам хотел только одного – оказаться как можно дальше отсюда; боль Инелуки была настолько сильна, что от нее могло разорваться мое собственное сердце.

– Почему я так поступаю, брат? – наконец спросил Инелуки. – Какой смертельный призрак меня преследует?

– Мы больше не станем вести подобные разговоры. – Хакатри сжал руку брата так сильно, что костяшки пальцев побелели. – Тебя преследует лишь собственный неукротимый нрав.

– Но это не так, Хака-шо. – Впервые за долгие годы я услышал, что Инелуки произнес детское прозвище брата. – Я пытаюсь – постоянно! – быть таким, как ты, делать все, чтобы родители и наш народ мной гордились. Но иногда мне кажется, что я разлетаюсь на осколки, точно упавший кувшин. В другие дни, когда я счастлив, сияет солнце – и все становится цветным и чудесным, как крылатые служители Ясиры. Но если мной снова овладевают гнев или скорбь, у меня возникает ощущение, будто я иду вдоль темной пропасти, вроде драконьих топей, и мне никогда оттуда не выбраться.

– Просто у тебя душа поэта, – сказал Хакатри, понизив голос. – Успокойся. Каким-то образом мы решим головоломку. Вместе… обещаю.

Я не стану утверждать, что знал о неизбежности ожидавшей нас катастрофы, но что-то в успокаивающих словах моего господина, которые он произнес для своего брата, вызвало у меня суеверное предчувствие.

Ночь мы провели в гостях в Снежном приюте, но наше пребывание стало менее комфортным после категорического отказа лорда Даниади помочь братьям.

Когда сумерки окутали горы, я увидел, как Инелуки и леди Нидрейю идут по березовой роще. Я не знаю, о чем они говорили, но по их пустым лицам сумел кое о чем догадаться, и это подтвердило мои подозрения: она не могла его простить, а он не мог – или не хотел – изменить свое решение.

Деревенский двор Даниади был тихим и мрачным в тот вечер. Доски для шента убрали, и даже более простые игры вроде Вопросов Собирателя не могли оживить обстановку. Наконец хозяин Снежного приюта попросил Нидрейю спеть.

– Я не думаю, что смогу петь сегодня вечером, – сказала она. – Попросите вашу дочь Химуну – к тому же у нее более приятный голос.