Шрифт:
Закладка:
— Разводитесь... Говоришь, как тетка... Думать надо... Старичок, я тут два года... все мы живые... Зацепку бы мне... Лидочка, она ведь ручная... Ты всегда ей нравился. Мог бы и на амбразуру для друга, а героизм, как известно, у нас без внимания не остается...
Агафонов не сразу и сообразил, что ему предлагают, а когда понял, похолодел. Тут же отбросил дурные подозрения: да ну, шутит Костик, друг детства...
Кончилась кассета, Костя встал поставить другую. Агафонов, подождав, когда он закончит возиться у магнитофона, поднялся:
— Пойду я... Мне добираться еще...
— Куда спешишь? Оставайся, места хватит.
— Да нет, пойду...
У порога Костя придержал за рукав:
— Не бери в голову... Шутка — понятие широкое. Ты загружаться в столице сильно будешь? Пакетец я хотел тебе подбросить. Не волнуйся, я тебя и к самолету доставлю, и за вес лишний заплачу. Прихватишь?
— Да, конечно.
Лифт вызывать Агафонов не стал. Мысли, которые крутились в голове, требовали, чтобы их меряли шагами.
Открыв дверь подъезда, он шагнул в темноту. На землю упал мелкий осенний дождь. Тонкая жесть палого тополиного листа, утром еще гремевшая на асфальте, раскисла и тянулась за ногами грязными, липкими лохмотьями...
Николай Михайлович Алексеев проснулся, как от толчка. Такое с ним последнее время случалось все чаще и чаще — засыпал быстро, как в яму проваливался, но потом сон сдувало. Мог проснуться и в два, и в три. Чем тише и глубже была ночь, тем обидней оказывалось вынужденное бодрствование. Из темноты возникали и лезли в голову мысли, они продолжали прожитый день, возвращали в дела и заботы по-хозяйски смело и напористо.
Алексеев скрывал свое состояние от жены, пытался незаметно принимать снотворное, но жена быстро догадалась о его ночных бдениях, поворчала, неодобрительно и в третьем лице поминая тех, кто сам свое здоровье губит.
— Беды себе захотел? Иди лучше на завод работать — смену кончил, станок остановил и свободен. Нельзя же так.
Он знал, что жена выговаривает просто, чтобы не молчать. Понимает, что ни на какой завод он не пойдет, да и работал он уже на заводе, и там, кстати, находил дела, которые сменой не кончались. Потом рекомендовали его на юрфак, считай, по комсомольской путевке пришел на теперешнюю работу. Стал именоваться инспектором уголовного розыска.
Николай Михайлович тихо, стараясь, не разбудить жену, встал и прошел в другую комнату.
Сережка спал на диване, скомкав во сне и одеяло, и простыни. Вот для кого бессонница — понятие более чем абстрактное: его только уложи, а потом пушками не добудишься. Николай Михайлович включил настольную лампу, сдвинул к краю стола Серегины учебники — у них с сыном который год ведется шутливая баталия за обладание единственным столом — кто быстрее займет.
Полистал тетрадки — похоже, Сережка вчера так и не закончил домашнее задание, а утром телефон раскалится. Теперь ухарцы эти наловчились по телефону задачи решать. Не успеет сын сесть за стол, как кто-нибудь звонит уже: «Сережка, ты еще не решил?» Алексеев ворчит, но в глубине души доволен — головой сын пошел в деда: любые задачи с ходу берет, вот только лень-матушка... Мог бы круглым пятерочником быть, на каждом родительском собрании только об этом и разговоров. Да и не контролирует его никто, все времени не хватает. А должно хватать: в таком возрасте от них многого можно ожидать. Кто мог подумать, например, что самое крупное дело по фарцовщикам, которое, похоже (тьфу, тьфу, не сглазить) к концу близится, начнется с таких же пацанов? Привела однажды инспектор детской комнаты милиции Анна Петровна Назарова подростка лет четырнадцати, а потом, без него уже, рассказала, чем он промышлял — показывал сверстникам за деньги журнал «Пентхауз». Потом журнальчик этот вывел на группу, которую Алексеев отрабатывал давно, — к трем парням из студии звукозаписи. За одно то, что пацанам продавали такие журналы, удушил бы Николай Михайлович холеную тройку собственными руками, да жаль, законом не дозволено! У него против этой пакости свои методы. Полгода ушло на эти методы — пока прощупал, откуда товар, кто его привозит, в каких количествах, какие у поставщиков связи. И вот связались нити. Оформил Николай Михайлович себе командировку в Москву. Конечно, арест произвести могут и московские коллеги, но очень захотелось сделать это самому, посмотреть обстановку, в которой жил все это время человек, доставивший столько хлопот...
Задумавшись, Алексеев и не услышал, как в комнату вошла жена.
Ольга, ничего не говоря, прошла к креслу, села, подперла голову руками и уставилась на мужа. Алексеев сколько мог помолчал, потом все же не выдержал:
— Ну чего ты, спала бы себе...
— Хочу посмотреть на инспектора Варнике за работой...
Николай Михайлович подошел к жене, прижал к себе ее голову и тут же почувствовал тепло человека, который минуту назад спал, покоем и тихой радостью повеяло на него!.. Он всегда, с самого начала знал, что жена его — женщина необыкновенная. Иначе бы не женился. Но по-настоящему ее оценил лишь недавно, после дела Орлова. Хотя, казалось бы, какое отношение может иметь скромная учительница к его делам?
...В баре, в самом центре города, произошло убийство. Наглое, дерзкое, на глазах у многих посетителей. Казалось бы — работы на три дня, но не тут-то было: свидетели вдруг стали уходить от показаний, а самый главный свидетель — бармен Торгунаков — вообще скрылся. Почему так происходило, выяснилось довольно быстро: и Торгунакову, и другим свидетелям угрожали. Николай Михайлович вскоре испытал это и на себе — ему позвонили и предложили разумнее вести дело, иначе инспектору придется бросать работу и ходить за своим сыном — провожать его в школу, встречать, да и то вряд ли это поможет... Николай Михайлович порекомендовал абоненту обратиться к психотерапевту и положил трубку.
Только через полгода он узнал, что подобный звонок был и Ольге, только ей предлагали еще и пять тысяч. Откровенно сказать — Алексеев удивился, когда узнал об этом: где Ольга нашла в себе силы не только бросить трубку, но и не сказать мужу о звонке? Он вспомнил об этом и сейчас.
Ольга мягко отстранилась.
— Что у тебя опять?
— Фарцовка.
— Спекулянты?
— Я ж говорю — фарцовщики.
— Какая разница?
Николай Михайлович промолчал. Действительно, какая Ольге разница, кем он занимается, спекулянтами или фарцовщиками, ей и те и другие на одно лицо.
— И из-за этой ерунды ты не спишь?
